Вставали члены Совета господ, одни тихо, другие громко повторяли:
- Поклонимся!
- И тебе, Иван Лукинич, вместе с владыкой переговоры с Москвой вести.
Глава 11
Там, где прошли московские полки, обезлюдела земля Новгородская. Кто смертью пал на поле ратном, кого в полон угнали, а какие, словно от ордынцев, по глухим лесам укрылись.
В запустении Руса и Яжелбицы, куда Иван Третий велел привезти молодого Борецкого. Везли воеводу, видел он разруху и безлюдье, и не страх его одолевал, а гнев. Поэтому, когда встал он перед государем московским, не было у него боязни. Только веко одно нервно подергивалось.
В просторном великокняжеском шатре увидел Борецкий Ивана Третьего. Тот стоял на пестром ковре и пристально разглядывал Дмитрия.
Борецкий слегка поклонился и остался стоять у входа. Иван сам подошел к нему, сурово спросил:
- Ты, боярин Борецкий, был вторым воеводой в Шелонской битве?
- Я, великий князь, - с достоинством ответил Дмитрий.
Борецкий впервые видел перед собой московского князя. Был он не выше Дмитрия, с тяжелым крупным носом и чуть нависшими бровями, небольшой бородой, слабо тронутой сединой. Было в ту пору московскому князю немногим больше тридцати. У Борецкого мелькнула мысль, что Иван Третий старше его лет на десять…
А государь московский, насупившись, надвигался на него.
- Почему ты не именуешь меня государем, как величают меня московские бояре?
Дмитрий отшатнулся: взгляд князя Московского был ужасен. Борецкий ответил с достоинством:
- Может, ты для них и государь, но для меня, боярина новгородского, князь Иван. И да будет тебе известно, в нашем вольном городе нет великих князей. Мы их и призывали, мы их и изгоняли за ненадобностью.
Побагровел Иван Третий, ладони в кулаки сжал.
- Дерзко говоришь, воевода. Таким от меня помилования не жди.
Но Борецкий оставался недвижим.
- Говорят, вы, Борецкие, главные супротивники власти великих князей московских? От вас все неповиновение исходит?
- Это так, князь Иван. Новгород Великий Суду господ подвластен, а не московским великим князьям.
- А грамота договорная не от вас ли, Борецких, к королю польскому и великому князю литовскому исходила?
- Истину сказываешь, князь Московский, я эту грамоту договорную Казимиру возил. И мать моя меня на то благословила. Однако Казимир потребовал заручиться согласием веча.
Иван Третий зубы сцепил, кулак на Борецкого поднял. Вот-вот ударит. Но вдруг руку опустил, спросил уже спокойней:
- Готов ли ты, холоп, признать меня государем? И признают ли это новгородцы?
Дмитрий прищурил глаза:
- Я не холоп, князь Иван, и для меня ты не государь. А как новгородцы о том мыслят, у них и спросишь.
Иван Третий подал знак, подбежали оружные дворяне.
- Казните холопа!
Пройдя по Двине, воевода Тютчев повернул на Устюжну. Шел не торопясь, с передышками. Любил вперед, в авангард, выставлять отряд дворян. Конные, хорошо оружные, они расчищали путь.
В землях двинских новгородцы не слишком и сопротивлялись, особенно когда узнали, что московские полки уже под Новгородом…
Потерпев поражение на Шелони, часть новгородских ратников оказалась плененной, часть погибла, а часть под прикрытием владычного полка укрылась за новгородскими стенами.
Среди взятых в плен и казненных оказался второй воевода Дмитрий Борецкий. Пленили и главного воеводу Казимера. А третьему воеводе, Василию Селезневу, удалось вырваться из окружения. Он провел часть ратников мимо Новгорода, переправился через Мету, обмелевшую в эту засушливую пору, и двинулся на Устюжну.
Воевода Селезнев был убежден, что переждет лихолетье на Двине, пополнится людьми и продовольствием.
Не доходя до Устюжны, новгородцы решили сделать трехдневный привал. Не знал воевода Василий Селезнев, что в эту пору к Устюжне подошли ратники воеводы Тютчева. Они остановились, выжидая, когда Новгород окажется в осаде, чтобы пойти на помощь московским полкам.
Вызвав Саньку, старшего из дворянского отряда, Тютчев велел ему расчистить дорогу.
Опустив повод, Санька ехал, задумавшись. Он и предположить не мог, что опасность совсем рядом и новгородцы устроили авангарду засаду. Дворянский отряд едва оказался на лесной дороге, как из-за деревьев выскочили новгородцы и взяли конных в топоры. Закричали первые раненые, звон металла и конское ржание раздались в лесу.
Рванулся Санька к Селезневу. А тот уже сам на него коня правит, кричит зло:
- Новгородцы, не щади московитов!
И насел на Саньку. Видит тот, что воевода опытный воин. От первого удара увернулся, и кто знает, спасся бы Санька от второго, если бы конь под ним не сделал свечку. Изловчился Санька, перегнулся и наотмашь ударил новгородца. Залился воевода кровью и сполз с седла…
В коротком бою не выстояли дворяне. Многие полегли на той поляне. Свалив Селезнева, Санька с оставшимися пробился через кольцо новгородцев.
Ночами Новгород освещали пожары. Горело ополье. Загородные усадьбы и избы пожирал огонь. С грохотом рушились бревенчатые строения, рассыпались множеством искр.
С высоты городских стен жители взирали на все с горечью. Говорили, сокрушаясь:
- Сами строили, сами жжем!
- Коли не нам, так и не московитам… Борецкая из палат не выходила, даже на подворье не появлялась. Закрылась в горенке, молилась перед распятием. Молилась за упокой души убиенного Дмитрия, молилась за поруганный Новгород.
Блики пожаров отражались в чистых стекольцах окошек, ползали по стенам…
Всполохи не видны в Русе, куда перебрался из Яжелбиц Иван Третий. В Русу стягивались московские полки, нацелившиеся на Новгород, становились лагерем. Подошли дружины тверского князя и татарские отряды. Пришел и воевода Тютчев, уничтожив под Устюжной отряд новгородских ратников.
Вскоре многочисленные московские полчища выступили к Новгороду.
Новгородское посольство приехало в Русу. Иван Третий расположился в уцелевшей просторной избе. Два дня не принимал владыку и посадника, предоставив это воеводам и боярам московским. Только после этих переговоров Феофила и Ивана Лукинича ввели в избу.
Иван Васильевич хоть и говорил с ними грозно, но честь выказал, позволив сесть. После чего спросил, с чем их прислал Новгород.
Архиепископ Феофил униженно взмолился:
- Государь, не надобно споры мечом решать, когда мы и миром урядимся!
Иван Третий поднял брови:
- Мир, сказываешь, владыка, подписать? Но на каких условиях?
