Иван Васильевич с сыном Иваном Молодым сидели в креслах, что на помосте, на бояр поглядывали.
Наконец Иван Третий заговорил:
- Ахмат во гневе, дань требует, через посла спрашивает, аль забыл великий князь Иван Васильевич, что Московская Русь данница ордынская?
Бояре сначала робкие голоса начали подавать, потом зашумели:
- Сколь веков платить? Аль Ахмат мыслит, что Золотая Орда на веки вечные на шею нам села?
- Доколь унижаться?
Иван Молодой прикрыл ладонью глаза, слушал. Бояре распалялись, одни кричали - платить, не доводить до греха, другие - против.
Государевы братья долго выжидали, отмалчивались.
Князь Холмский подскочил, взмахнул рукой:
- Да, было время, собирали дань, но ныне не позволим!
Иван Третий повернул голову к молодому великому князю Ивану, будто совета ждал. А тот недоуменно заметил:
- Разве Русь Московская все еще та, какой ее татары видели двести лет назад?
Мялся государь: и те правы, и эти. Но ведь Золотая Орда в силе. А что воевода Юрьев в Сарае побывал, так то случайный набег, татары не ожидали. Но воевать с Ордой?..
Но Дума, кажется, уже определилась: дань в Сарай не давать, повременить, посмотреть, что Ахмат предпримет.
Приговорили бояре, однако не расходились, выжидали, что государь скажет. А Иван Васильевич по палате очами повел и сказал:
- Бояре думные, с того дня, как вступили мы в родство с византийским домом Палеологов, высоко вознеслась Московская Русь. Чую, настанет время и великие князья московские цесарями назовутся.
Насторожились бояре: что еще вздумается государю? А Иван Молодой на них с любопытством и насмешкой взирает.
Государевы братья ровно на дичь стойку сделали, склонны кинуться на старшего брата: чего еще взалкал? Угличский Андрей и Волоцкий Борис готовы выкрикнуть: «И так всю власть под себя подмял, аль того мало?»
Видно, учуял это Иван Третий, смягчился:
- Что цесарями зваться, так то еще впереди, а вот печать наша и герб византийскому должны соответствовать, с двуглавым орлом византийским быть. И будут они означать величие Руси Московской.
Иван Молодой смотрел на отца с уважением. С той поры, как тот связал себя браком с греческой царевной, молодой великий князь Иван знал, что отец свою власть, величие князя Московского приумножит властью Палеологов…
Первым подал голос князь Даниил Ярославский:
- Слова твои, государь, истинные. Земля русская превыше иных государств, так почто там цесари правят, а у нас великие князья? Негоже достоинства наши умалять!
Бояре одобрительно зашумели:
- Прав князь ярославский!
- Кому как не Москве великолепие Царьграда принять? И герб и печать наши должны соответствовать византийским!
Воеводы Беззубцев с Нагим-Оболенским крикнули в один голос:
- Тем паче что дочь последних Палеологов Софья Фоминична в Москве ныне! А она единственная наследница величия империи Византийской!
Тут молчавший до этого митрополит Геронтий посохом пристукнул:
- Яко ты государь Руси православной, то и брать ей под свое крыло всех христиан, на каких иноверцы замахиваются!
- Воистину! - загудела Дума. На том и порешили.
Великий князь Иван Молодой намерился выехать в Торжок, когда вдруг случилось событие, изменившее его планы.
В один из майских дней 1474 года стали рушиться стены нового Успенского собора, уже возведенные до второго яруса.
Что было тому причиной, Бог ведает.
Иван Третий дознание самолично вел. Зодчие на камнетесов валили, те на зодчих. И когда государь, окончательно запутавшись в поисках виновных, спросил сына, что делать, великий князь Иван возьми и посоветуй:
- Надобно италийского мастера поискать, в той стране зодчие славные. Эвон какие дворцы и храмы возвели!
В то время в Венецию отправлялся к дожу русский посол Семен Толбузин, человек рода честного.
Дед его воеводой у великого князя Василия Дмитриевича служил.
Позвал его Иван Третий и поручил сыскать такого мастера, какой бы на века строил.
Ответственное и деликатное поручение Семен Толбузин выполнил с трудом. За большие деньги, десять рублей в год, согласился приехать в Московию знатный архитектор Аристотель Фиораванти, проложивший впоследствии дорогу на Русь великим иностранцам.
Глава 2
Как-то повстречался на княжьем подворье Ивану Молодому Санька. Князь спросил насмешливо:
- Поди, вспоминаешь, как в отрочестве голубей пугали?
- Нет, княже, недосуг мне о голубях думать. Я ноне насилу вину с себя скинул за Фрязина.
Молодой великий князь пристально посмотрел на Саньку:
- То так. Мог бы и ответствовать за грехи, в каких неповинен.
Промолчал Санька. Встреча с бывшим товарищем не слишком обрадовала его. Видел, в какой власти князь ныне. А Иван Молодой продолжал:
- Время настало, Александр, сын Гаврилы, суетное. Ровно тучи какие-то сгущаются и грозой пахнет. Ну как громыхнет? Смекаешь ли?.. Как ту грозу отвести? Вот и думаю. - Взглянул на Саньку. - И мыслится мне, к посольской избе надобно поворотиться. Послам ноне следует за рубеж больше выглядывать… Решили посла к Ахмату нарядить. Задумал государь и с крымским ханом Менгли-Гиреем урядиться. А с посольством к нему тоже надобно слать боярина и дьяка необычного, такого, чтоб сумел Крым с Москвой заодно связать. Как видишь, Александр, сын Гаврилы, ноне не то время, когда Дмитрий Донской или Александр Невский полчищами на полчища вставали и бились. Теперь на воевод равняться должно. С разных сторон над недругом нависать, как на Казань ходили…
Великий князь Иван Молодой выговорился, уже отошел, однако повернулся:
- К Настене заходил я, сына твоего Саньку поглядеть. Проворен он!
Иван Третий озадачил Посольский приказ, велев найти дьяка разума недюжинного и на язык воздержанного. И чтоб мог без толмача с татарами общаться.
Долго подбирали, наконец остановились на Никите Васильевиче Беклемишеве. Хоть годами еще и молод, но разумен от Господа. А уж на язык воздержан!
Повстречал его как-то молодой великий князь Иван, посмотрел да и скажи:
- Как мыслишь, Никита? Ахмат Москве враг - то известно, но друг ли ей Менгли-Гирей?
Дьяк Беклемишев враз понял, на кого пал выбор, его в Орду пошлют, и исполнить поручение великого князя будет мудрено. Москва попытается искать сторонника против Ахмата, а таким может быть только крымский хан.
Путь послу московскому избрали необычный, степью. Доном опасались: ордынские татары перехватят. Оно, правда, и в степи небезопасно. В степи разгульные казаки подстерегают…
