Ее легкую кошевку знали по деревням, а туда, куда и в кошевке не добраться, верхом ехала в сопровождении верного дружинника из холопов.
В разоренные московитами деревни наезжала, приглядывалась, утешала погорельцев. Как могла, помогала: кому коня даст, кому корову на обзаведение.
Одаривая, приговаривала:
- Не скулите, не войте, Москву эвон как татарин грабил, а поднялась. Вишь, как вознеслась! Так и вас Москва разорит, да не сломит! Рубите новые избы, леса дам, а руки у вас есть… Соль надобна, и соли отпущу, чтоб семушки либо трески да иной рыбицы засолили в холода…
Крута была Марфа-посадница и уж никак не миловала, кого в безделье уличала. Самолично глядела, как нерадивца секли. А уж коли татя аль душегуба изловят, тут же велела на осине вздернуть. И сама той казнью любовалась, приговаривала:
- Нет у меня милости к такому люду, не новгородского они семени, московитами попахивает. Новгородские ушкуйники хоть и ватажники разгульные, а эвон какие города строили!.. А московиты тьфу! - И плевалась.
И тут же утверждала:
- Нашим людом севера поднялись, обжиты, обихожены…
Сольницы свои Марфа Исааковна в первую очередь подняла, в путину на лов со всего Поморья рыбаков-промысловиков согнала. А амбары у нее жита полны, да зерно к зерну, за сорное не жаловала, корила:
- Не мякиной, хлебом сыт человек. Хлеб - имя сущее…
В делах и хлопотах моталась Марфа Исааковна по северным землям, о Новгороде вспоминать не хотела… А ночами сына Дмитрия вспоминала, в подушку горько плакала. Когда молодой великий князь в Новгород приезжал, а юродивый Марфе в душу плюнул, тогда и удалилась она в свои земли северные, чтоб не видеть лиха, творимого великими князьями московскими…
Сердцем чуяла Марфа, из молодого волчонка в зверя лютого обратится Иван Иванович, заматереет. Не о том ли она бояр новгородских упреждала?
Случалось, ночами выла Марфа Исааковна, кары небесные просила ниспослать на Ивана Третьего. Почто, на смерть послав Дмитрия, молодость его не пощадили?..
Видит Бог, и его сыну, Ивану Молодому, не миновать кары Божьей.
Крестится Марфа истово, юность свою слезами обмывает. Не довелось ей в жизни видеть утешителя достойного, чтоб в деле горел и мужиком настоящим оставался…
Гудели трубы, и стучали барабаны. Вытянувшись лентой, из Москвы выступала московская рать. Первыми, по трое в ряд, поехали конные дворяне. Дворянский полк следовал за хоругвью со своим командиром из бояр.
За дворянами пошли пешие ратники, ополченцы, а за ними бояре со своими дружинами.
Накануне великие князья боярской рати смотр устраивали с пристрастием, особливо конному составу.
Из Москвы государь выехал, окруженный боярами-воеводами, какие у него в почете были.
До городских ворот проворный отрок вел княжьего коня в поводу. Буланый иноходец косил глазом, прядал ушами.
Отъезжая, Иван Третий только и сказал Ивану Молодому:
- Москву и Кремль на тебя оставляю… Покидали Москву по первому снегу. Он срывался редко, кружась, таял на лету. Холмский промолвил:
- Доброе предзнаменование - снег в дорогу. Государь промолчал, подумал: «Коли бы в гости, а то в город, где тебя, ровно недруга, встретить готовы».
За Москвой пустил повод, и конь пошел, пританцовывая. Следом застучали копыта боярских лошадей.
Вскорости настигли обоз. Скрипели колеса груженых телег, крытых рогожами. Ездовые, собираясь малыми кучками, шли обочь, переговариваясь. Завидев великого князя с боярами, снимали шапки, кланялись. Иван Третий на них внимания не обращал.
Стороной, по мерзлой земле, шли ополченцы, пешие ратники из Московской земли. Довольны мужики: не с пустыми руками воротятся, чай, в Новгородскую землю идут.
За пешими полками, каждый со своей хоругвью, по трое в ряд, снова проехали дворяне, ребята молодые, крепкие, один к одному.
Приглядываясь к ним, государь подумал: «Хорошие воины, и верно, что не боярам доверил дружины из них собирать. Вот лишь бы землей их наделить, на землю посадить для крепости и духа воинского…»
Оставив позади дворянскую сотню, Иван Третий сравнялся с боярскими пешими и конными дружинами. При каждом боярине слуг оружных столько, сколько земли за ним числится.
Князь Иван морщился. Накануне, когда смотр боярским дружинам устраивали, стыдно было смотреть - что оружие, что кони!
Миновали Торжок, а через неделю полки подошли к Вышнему Волочку, стали табором, ждали команды двигаться дальше.
В Вышнем Волочке государя встретил посланец архиепископа Феофила архимандрит Николай с подарками. Однако Иван Третий дары не принял, ответил резко:
- Я поминки от ослушников не беру. Почто Феофил недругов моих не осудил, ко всему в Литву пускал?
Уехал архимандрит. Не улегся еще гнев государев, как явились люди новгородские выборные. Жалобу принесли на именитых. Говорил новгородец Кузьма Яковлев:
- Обиды терпим от бояр и иных лиходеев!
Иван Васильевич жалобщиков выслушал да и ответил:
- А почто вы своим боярам слова супротив не молвите? - Пожевал губами. - Передайте люду новгородскому, в город приду, судить буду по справедливости. Вины боярские не утаивайте.
Повернулись жалобщики и, не надевая шапок, покинули шатер…
Под Новгородом Ивана Третьего встречал владыка Феофил с духовенством: игумены монастырские, посадники уличанские, тысяцкий и бояре. Кланялись низко, дары поднесли.
Государь смотрел на городских представителей властно. Сказал:
- Владыка, не в республику боярскую приехал я, а в отчину свою. Коли именитые господа новгородские знать того не хотят, напомнить им должен… И то, владыка, тебе пусть ведомо…
Отпустив представителей, Иван Третий въехал в Новгород, расположился в Городище на правом берегу Волхова, в хоромах великокняжеских.
Не успел государь передохнуть с дороги, как новые послы пожаловали с обидами на именитых людей. Иван Третий и им обещал разобраться с обидчиками…
А в конце ноября он в присутствии архиепископа и некоторых посадников судил жалобу двух улиц на своих старост, степенных посадников и некоторых бояр.
Суров был приговор: виновные были закованы в железа и отправлены в Москву. Туда же увезли и боярина Ивана Афанасова с сыном, какие за Литву ратовали. Брали и иных бояр и господ из именитых. И всем им говорили:
- Взяты вы именем государя и великого князя Московского!
Явились к Ивану Третьему бояре новгородские, слезно взмолились:
- Помилуй, государь, этих бояр, не по злому умыслу их речи!
Но великий князь Иван Васильевич им ответил:
- Государь я воистину, и не токмо новгородскому люду, но и всей земле Русской…
