Старик взметнул седые брови.
- Государь заколебался, - сказал Иван, - а Дума против.
- Ты-то, княже, как?
- Я как и Дума.
- На том и стой.
Старик долго молчал, жевал бескровными губами.
- Много лет прожил я, княже, немало повидал. Но вот одно запомнил: не ронять честь свою. Коли не убережешь, ничем ее не поднимешь… Довелось мне повидать князя Шемяку.
Как бы раздумывая, рассказывать или нет, Матвей заговорил:
- Так вот, появился князь Юрий со своими дружинами, боярами-отступниками. О чем-то говорили долго. Понял я, черное дело замыслил князь Шемяка. Потом только узнал, деда твоего, князь Иван, ослепить намерились.
Молодой великий князь слушал внимательно. А старый Матвей продолжал:
- Человек делом своим красен либо позор на себя и на род свой навлечет. Как тот князь Шемяка… Тебя, княже, судьба высоко вознесла, а может, так Богом указано, но гляди, великий князь Иван, не оступись…
Снова придвинул к князю чашу с кусками сот, облитых янтарными каплями меда.
- Ешь, княже. А ты хошь меня слушай, хошь пропускай слова мои мимо ушей… Много вам ноне, князьям великим, в жизни начертано, сам же сказывал, Новгород мыслил по старине жить, немцы руки к землям русским тянули, а теперь вот ордынцы! Привыкли с Руси кормиться, не уймутся, пока им место не укажут…
И замолчал. Долго сидели не разговаривая. Вдруг Матвей спросил:
- С великой княгиней-то как? Уловил кислую усмешку на лице князя.
- Ты, князь Иван, с мачехой, с царевной византийской, поосторожней будь. Она ведь у великого князя, государя, завсегда перед очами… Так ли, нет, один Бог знает. Ты уж прости, князь, коли что не то молвил.
Поднялся молодой великий князь и в сопровождении старого Матвея направился к коню. Уже поставив ногу в стремя, сказал:
- Хорошо здесь у тебя, дед Матвей. К чему мне заботы княжеские дадены?
- Нет, князь, каждому Господь свою дорогу определил, иному тропку, а кому шлях широкий. Только ты не сбейся с него.
Обратная дорога всегда короче. Пока ехал, слова старого Матвея голову не покидали. И прежде замечал, что холодеет к нему отец. Не иначе, Софьино влияние сказывается.
Крымчаки, как саранча ненасытная, промчались по западному окоему, Десну перевалили, Чернигов и Гомель пограбили и, переправившись через Сож, ушли в земли Литовского княжества, оставляя после себя дым пожарищ.
Ушли татары, а пожары продолжались. Горела и Москва в суше великой.
Сгорели подворья Андрея Меньшого, огонь сожрал и хоромы Андрея Большого.
Доселе Бочюка таких пожаров не видывал. Ежели степь горела в суховей, так ветер уносил огонь, а тут бревенчатые строения пламя лизало весело.
Москвичи на огонь кидались дружно, все выходили, даже великие князья бревна растаскивали, жар сбивали.
А едва с пожарами справлялись, как тут же стучали топоры, везли кругляк из лесов, ставили хоромы заново.
Все лето великие князья ханского посла не принимали. Боярин Патрикеев говаривал Бочюке:
- Недосуг, вишь, полыхает!
Только осенью повели посла в Кремль во дворец великокняжеский.
Бочюка все удивлялся, идя по коридорам в палату, где расселись по лавкам бородатые бояре. На помосте восседали Иван Третий и сын его Иван Молодой.
С ханским послом разговор в Думе был короткий. Государь через переводчика, дьяка Василия Далматова, Бочюку выслушал, за приглашение посетить Орду поблагодарил, однако выплачивать дань отказался, заявив:
- Казна наша скудна. Обедняла земля Московская…
И сызнова предстояла Бочюке дорога. Заторопился он, хотелось до морозов и снегов из Урусии выбраться…
Едва кибитки потянулись дорогой на Серпухов, а табунщики погнали изрядно поредевший косяк коней, как из Золотой Орды выехал новый посол Ахмата с грозным предписанием, чтобы в Москве не медлили с выплатой дани. Если же великие князья не пожелают выход возить, то хан к тому силой принудит.
Грозный ярлык. В прежние лета при получении такого предписания дрожь пробирала великих князей, и они спешили в степь на поклон к повелителю. Даже такие, как Александр Невский, бивший шведов и немцев, торопился к Бату-хану, или Даниил Галицкий, заявлявший, что злее зла честь ордынская, и тот спешил в Сарай.
Везли русские князья дары обильные, и не одному хану, но и женам его, и царевичам, и иным вельможам, какие на хана влияли.
Посылая такой ярлык, Ахмат был уверен, что великие князья московские дрогнут и поторопятся в Сарай. Если не сам государь Иван, то пошлет сына своего Ивана Молодого. Или, наконец, отправит в Орду кого-то из своих князей.
А накануне, перед тем как вручить послу этот грозный ярлык, Ахмат созвал своих вельмож, мурз, темников и спросил:
- Все ли готовы к походу на Урусию? Вельможи склонились в поклоне:
- Аллах всемогущ! От времен великих Чингиса и Батыя мир повиновался законам Ясы
[37] . И только ныне урусы посмели его нарушить.
- Мы поставим их на колени! Подай знак, великий хан, и именем Аллаха мы приведем урусов к повиновению…
Новый посол хана Ахмата не кибиткой добирался до Москвы, верхом, и с ним оружные воины с запасными конями.
Через Дикое поле перебрались - морозы землю и траву прихватили, мучным налетом посеребрили.
Молчалив посол, со строгим наказом спешит. Велел Ахмат урусов к покорности вернуть.
Небо холодное, все в звездах.
Зябко Саньке. Из дворцовых покоев вышел, вроде не холодно, а пока в седло садился, дрожь пробрала. Под короткополый тулупчик забралась и шебуршит, роется в рубахе.
Поднял Санька голову - будто россыпь в небе. То все души покойников. Где-то там отец Александра и родственники. У каждого своя звезда. Уйдет Санька на тот свет, появится и его светлячок мерцающий.
У ворот Фроловской башни караульные развели костер, руки греют, сказками друг друга потешают.
На Саньку внимания не обратили. Что им Санька, ратник полка дворянского!
Позванивая удилами, конь шел широким шагом, вскидывая головой. Александр о князе Иване подумал. Видел намедни, чем-то он озабочен. По всему, несладко ему живется.
Миновав Лубянку, Санька свернул на Кузнецкий мост. Москва ночная, темная, рогатками огородилась. Собаки пребрехиваются. Редко в каком домишке плошка светит. Даже в окнах боярских хором не блеснет огонек свечи…
К своему домишку подъехал, Настена его дожидалась. Ворота отворила, коня приняла. Пока Александр в комнате раздевался, на конюшне управилась, корм коню задала.
