- Не приглядывался.
- А ты приглядись. Ты ведь великий князь, а ей это не безразлично. У нее свой сын растет.
Иван не стал рассказывать Андрею о том разговоре в комнате княжича Василия.
- А среди бояр есть и такие, какие руку Софьи Фоминичны готовы держать. Ну, как государь на ее сторону перекинется?.. Знай, князь Иван, мы, твои дядья, тебя поддержим. Ведаем, ты, великий князь, нас в обиду не дашь. Да и тверской Михайло тебе не чужой…
- Ужели до того дойдет?
- Как знать, Иван. Бона как Софья Фоминична своих привечает! Племянницу свою норовит отдать за князя Василия Михайловича Верейского.
- Известно, князь Василий наследник удела Верейского… Но на него государь зубы точит.
- Он зарился и на удел покойного брата Дмитрия, да разлада не избежал… А ты, Иван, гляди, не упустить бы момент, когда Софья Фоминична на великое княжение своего Василия двигать начнет…
Уже в Москве докатилось до великого князя Ивана Молодого известие. Под Сараем уходившую от Угры Золотую Орду настигли тюменские татары хана Ивака. Врасплох застали, убили Ахмата, и с его смертью окончательно разрушилась большая Орда. Об этом хан Ивак уведомил московского государя Ивана Третьего.
В один из весенних дней из Белоозера в Москву возвращалась великая княгиня Софья. Ехали двумя конными колымагами. Следом тянулись несколько розвальней с поклажей под охраной десятка дворян, скачущих за поездом.
Стоял теплый апрель, и снега уже были готовы сойти с земли, а по лесам с деревьев то и дело сыпались снежные сырые шапки.
В оконце колымаги видится Софье еще заснеженное поле, оно горбится холмами, изрезано темневшими оврагами, поросшими оголенными кустарниками.
В другое оконце великая княгиня видит лес, и в какой раз она убеждается, что русская земля не имеет конца. Видит Софья бревенчатые городки, рубленые домики, избы.
Прикроет глаза Софья, и чудится ей Италия, вся в камне, зелень садов, оливковые рощи, деревья гнутся под тяжестью апельсинов.
Позади Софьиной колымаги, во второй такой же, едут боярыня Степанида с княжичем Василием и матушкой Матреной, дородной бабой.
Третьи сутки, как Софья в пути. Но это только начало, впереди Вологда, а дальше еще города и городки - пока-то до Москвы доберется…
Когда, живя в Ватикане, Софья ехала из Неаполя в Рим и проезжала через крестьянские деревеньки, видела домики каменные, такие же хозяйственные постройки, а здесь, на Руси, если встречались дворы крестьянские, то это были бревенчатые избы под потемневшей от времени и непогоды соломой, хозяйственные пристройки, и не понять, где изба, а где пристройка.
Выглянула Софья в оконце колымаги и увидела собаку, серую, большую. И не одну, бежали след в след еще две. Подумала, откуда они взялись? И вздрогнула, догадавшись: волки! В русских лесах их много.
Испуганно заржали кони, закричали ездовые. А волки бегут трусцой, будто и голосов людских не слышат. Софье хорошо видно, как, вывалив язык И пригнув голову, бежит первый волк. Им люди не во внимание, их кони манят, мясо конское.
Софье страшно, она представила: если они набросятся на упряжку, что случится?
Но конные дворяне уже скачут волкам наперерез однако те лишь удалились и вскорости возвратились* снова бегут трусцой.
И только когда показались бревенчатые стены Вологды и распахнулись створки ворот, стая убежала…
Великая княгиня Софья Фоминична въехала в город.
Глава 13
Лишь в Москве великая княгиня поняла, что ее отъезд в Белоозеро москвичи судили по-разному.
Едва она из колымаги выбралась, как за спиной злой шепоток расслышала:
- Далеко же великая княгиня от татар схоронилась. Знала, ни один ордынец туда не достанет.
Покосилась Софья, старую боярыню Мамриху узнала. И обеспокоилась: ни государь ее встречать не вышел, ни Иван Молодой, только дворяне суетились.
«Уезжала из Москвы в Белоозеро мало кем провожаемая и приехала мало кем встречаемая», - подумала Софья.
В дворцовых покоях, на половине великой княгини, оживленно. Суетятся молодки, палаты освежают, обметают березовыми вениками стены, полы загодя речным песком натерли и печи натопили, чтобы теплый дух по комнатам растекался.
Боярыня Степанида с матушкой Матреной княжича Василия в детскую комнату увели, а Софья велела в своей палате из большого кованого сундука рухлядь на свежий воздух вынести и перебрать на случай, если моль завелась.
В суете, так и не дождавшись государя, отправилась на исповедь в Благовещенский собор. Исповедовал великую княгиню митрополит Геронтий, ее духовник, ласковый старик.
В тени храма светили редкие свечи, и глаза святых строго смотрели на великую княгиню. Софья чувствовала, много грехов на ее душе, но не все она намерилась открыть духовнику. А когда он спросил княгиню, в чем ее вины, она призналась: гнетет ее догадка страшная, власть великого князя Иван Молодой на себя излишне принимает, государя-отца не всегда чтит, как то было на Угре. Отчего государь терпит?
Митрополит руку ей на голову возложил, ответил сердечно:
- Дочь моя, отец сына судить и миловать волен, а Бог прощает… Отпускаю я грехи твои…
Покидала Софья собор, а на душе тяжесть осталась. Не все тайны, что хранила душа ее, могла она открыть владыке. Не скажет она, как влеклось ее тело к молодому князю Ивану, и тайную мысль видеть великим князем Московским сына Василия скрыла…
Сможет ли Господь отпустить ей грехи эти тяжкие?..
А ночью пришел к ней государь Иван Васильевич, ласков был, о дороге расспрашивал, о княжиче Василии.
Великая княгиня взглянула в глаза великому князю и промолвила:
- Крепок княжич и умом разумен, ибо происходит он от двух великих родовых корней - Рюриковичей и Палеологов!
Иван Третий метнул взгляд на великую княгиню:
- Может, и так, Софья Фоминична, кровь у него истинно царская. А коли историю помнишь, святой Владимир, киевский князь, род Рюриковичей возвеличил и высоко вознес порфирородную царицу Анну, византийку…
Потом Иван Третий долго рассказывал Софье, как стояли на Угре, в Кременце, как, не приняв боя, Ахмат бежал и где-то на Дону, а может, уже близ Сарая тюменские татары хана Ивака напали на Ахмата и убили его…
В ту ночь государь ни словом не обмолвился о молодом великом князе Иване, будто и не было его…
На церковном соборе приглянулся Ивану Третьему игумен Волоцкого монастыря Иосиф. С виду неказист но мысли дерзкие, и владыки церковные, митрополит, архиепископ и епископы, к его словам прислушиваются, седобородыми головами в знак согласия покачивают.
А говорил игумен о том, что давно волнует Ивана Третьего.
