В хоромах забегали, засуетились. Дворецкий намерился баню топить, да Ряполовский отказался: спешил по государеву делу. Даже платье дорожное не переодел, так и в трапезную явился.
Ели вдвоем с великим князем Иваном Молодым. Стряпухи расстарались: кабанчика гречневой кашей начинили, в печи запекли, пирог с клюквой выставили и квас медовый.
Смотрит Ряполовский на великого князя и, хоть ничего не говорит, удивляется: похудел Иван, глаза запали, а бороденка редкая и залысины высокие.
Сам Семен мужик крепкий, мордастый, борода лопатой. Отломил кабанью ногу, обгладывает, рассказывает, что князь Холмский с Беззубцевым в Казани помогли Мухаммеду на ханство сесть, а на Москве все тихо.
Отложив кость, Ряполовский перегнулся через стол, зашептал, как государь повелел брата своего князя Андрея Угличского в темницу кинуть и он, Семен, то исполнил, а в Углич с дворянами ездил дворецкий, сыновей Андрея привез, и их тоже в темнице держат…
Великий князь Ряполовского слушал, глаза щурил. О том, что государь Угличское княжество на себя забрал, ему давно известно, но вот как это было, от князя Семена узнал. Спросил:
- Что же, так ли виновен князь Андрей, чтоб и семью его в темнице держать?
Ряполовский принялся за пирог, ел основательно, квасом запивал.
Прожевал и ответил:
- Государю видней. Одно знаю: вины своей угличский князь не отрицал.
И снова принялся за пирог.
Великий князь расстегнул ворот рубахи, будто душит его. Прохрипел:
- Вот что скажу, князь Семен: нет вины за государем. Много думал я, нередко считал отца жестоким, а ноне иначе не мыслю. И коли доведется встретиться с государем, так и скажу: «За тобой правда, отец, по-иному крепить Русь нельзя…»
Ряполовский крошки с бороды стряхнул, на великого князя уставился.
- Сам зри, Семен, усобица и удельщина земле русской много горя принесли. Еще и поныне народ славянский слезами умывается. Знаешь, от Ахмата насилу отбились, Менгли-Гирей над нами завис…
Я в Твери княжу, и больно мне было вспоминать князя Михаила, что на чужбине он. А чего взалкал? Литвой княжество Тверское укрепить, нож к сердцу русскому - Москве приставить…
И ныне ты, князь Семен, об Андрее говоришь. Ведь признал он, признал, что хотел удельщину упрочить, на Москву замахивался, с Литвой уговаривался. Тому и сыновей своих научал… Я с государем Иваном Третьим ныне заодно и сомнения свои отбросил. А коли еще пожить доведется, дело его продолжу.
Ряполовский побледнел, будто иного великого князя увидел, у этого глаза злые, колючие.
Поднялся:
- Я, великий князь Иван, с государем в согласии. Не перечу ему. Да и не мыслю по-иному… Не обессудь, мне в Волочек надобно торопиться. Прощай.
И ушел. А Иван Молодой еще долго оставался в трапезной. Сидел, обхватив ладонями голову. Все думал. Жестоко станет судить история время великого княжения Ивана Третьего. Будет ли ему прощение за Тверское княжество, за Угличское?
Шумела вечнозеленая хвоя, и под ногами вжимались в землю прошлогодние высохшие иголки.
Оставив на опушке Саньку с конями, Иван Молодой ушел в лес, раздвигая колючие ветки.
Здесь, в чаще, казалось, ветер затихал. Князь брел, и ему чудилось, что стоит пройти самую малость и он выйдет на поляну, где стояли борти деда Матвея. Они сядут с ним за вросший в землю одноногий столик, на котором будет стоять глиняная чаша с янтарными кусками сот, облитых медом. А вокруг станут жужжать пчелы…
Понял великий князь Иван Молодой, что разумный человек не может жить без боли душевной. Рано или поздно эта боль у него пробудится. Сопричастный природе, окружающему миру, он примет близко к сердцу горе и страдания людские. Только тварь бездуховная лишена сомнений и терзаний. В ней живет лишь осторожность и ярость, если что-то угрожает ее жизни или жизни ее детенышей.
Человеку разумному свойственно переосмысливать свои дела и поступки, но для того ему требуется время, подчас немалое…
Годы, как же они неумолимы! Если бы он, Иван, начинал жить заново, разве терял бы напрасно время?..
Его первая поездка в Новгород с дьяком Федором. Почитай, попусту съездили.
А ведь мог же он тогда понять, как враждебны были новгородцы к Москве! Но молодость закрыла ему очи. Вот и пожали бесполезную поездку. Потому войной ходил отец на Новгород и суд ездил вершить, пока не покарал боярскую верхушку и не снял вечевой колокол…
Прошел князь Иван еще немного, присел на сваленное дерево. Оно упало уже давно, и ствол порос зеленым мхом.
На нем выросли несколько одиночных опят на крепких ножках, с тугими шляпками. Обычно опята растут семейками, тесно прижимаясь друг к другу, под пнями, на лесных вырубках, а эти вот где примостились.
Где-то застучал дятел, видно, завис на сухостойном дереве.
Князь задумался. Вспомнилась стоянка на Угре. Противостояние двух огромных полчищ. И он, Иван, по молодости, наверное, не мог понять той угрозы, какая таилась в походе Ахмата. И не потому ли у них с отцом был такой острый разговор? Отец хотел откупиться от хана, опасался за судьбу Московской Руси…
Да, он, молодой великий князь, преодолел отцовские сомнения, и Иван Третий впоследствии молчаливо признал его правоту…
Но в целом отец, как всегда, был мудр, и теперь Иван Молодой понимал это.
В лесу начало темнеть, кончался день, и молодой великий князь подумал, что пора возвращаться.
Покорили Вятку одним походом. Подошли полки к городу, осадили его со всех сторон. Воевода Щеня велел ратникам плетни вязать, смолу топить, а пушкарному наряду пушки выкатить, изготовиться к обстрелу города.
Вятичи на стены поднялись, лучники стрелы мечут, московитов задирают:
- Эй, варнаки, за полы держитесь! А ратники им в ответ:
- Вятка малорослая, жарить вас будем хватских!..
Созвал Щеня полковых воевод и сказал:
- С приступом повременим, дадим вятичам время на обдумывание. А что до ратников наших, так пусть передохнут с дальней дороги…
Неделю стояли московские полки без дела, а на вторую велел Щеня обстрелять город.
Едва обрушились на Вятку первые ядра, как из городских ворот вышли послы, люди именитые, и запросили мира.
Воевода князь Щеня их хоть и принял, но потребовал, чтоб вятичи целовали крест на верность московскому государю да зачинщиков бунта выдали. И надлежало их на суд в Москву отправить: пусть государь сам рассудит, кто чего достоин.
- Вы, - говорил послам воевода Щеня, - обиды причинили Московской Руси, так и ответ держите!
Снова повинились вятские именитые люди, изъявив готовность платить дань и служить государю и великому князю Московскому, а земля Вятская навеки входит в Русское государство. На том вятичи крест целовали…
