Я огляделся. Совсем свежая, увенчанная небольшим временным крестом могила моего деда находилась тут же, рядом – и в смерти отец не захотел оставлять своего сына в одиночестве… Так это что же, выходит, что именно он порывался проникнуть в Графство и сердил грозную Графиню?
Скажи, Мириам, а где же могила моей бабки, дедовой жены? Она ведь, насколько я знаю, не надолго пережила своего старшего сына?
Верно. На четыре дня. Убитая горем, женщина в одиночку поднялась на злосчастную Птичью Скалу и бросилась с нее вниз, в объятья смерти. Но, как ты помнишь, самоубийцам нет хода на христианское кладбище, и ее похоронили за оградой, в овраге. Ни дед, ни кто-либо другой не смогли повлиять на решение священника, и она стала, так сказать, изгоем…
Я вспомнил печальную фигуру, вышедшую из туманной арки и обнявшую Хегле. Так вот, значит, о каком преступлении матери говорил он мне…
Мириам продолжила:
Я хожу и туда, присматриваю за могилой… Как-никак, в ее смерти есть и моя вина.
Твоя вина? Но ты-то тут при чем?
Женщина пожала плечами:
Дед твой был убежден, что, не будь меня, его старший сын был бы жив. Поначалу я не поняла этого, но, встретившись с ним взглядом на похоронах, испугалась. После я предприняла попытку помириться с ним, но тщетно… Он назвал меня убийцей и велел не попадаться ему на глаза. Я выполнила его приказание, но запретить мне приходить на могилу к Хегле он не мог. И позже, выйдя замуж, я не простила себе той истории и продолжала ходить сюда… Помнишь, как ты встретил меня у ворот и мне пришлось солгать тебе?
Почему ты это сделала?
Не знаю. Ты так похож на Хегле, что я растерялась.
Вот как?
Это мне никогда не приходило в голову, но теперь, когда я мысленно представил себе своего недавнего знакомого, мне показалось, что у нас и вправду есть что-то общее, во всяком случае, что касается внешности.
После смерти сына и жены твой дед сильно изменился: он замкнулся в себе, отошел от активного управления делами и завел странные, с точки зрения местных жителей, знакомства. Он получал письма с диковинными марками, пропадал где-то по нескольку месяцев, а однажды даже принимал у себя господина столь странной наружности и поведения, что я не знала, что и думать. Младшим своим отпрыском он в это время совсем не занимался, пустив его воспитание на самотек, и многим даже казалось, что он возненавидел сына. Ни для кого не было секретом, что Хегле являлся любимым дитятей и наследником своего отца, и кое-кто даже рискнул предположить, не подстроил ли младший отпрыск кончину брата, чтобы в будущем завладеть наследством… Впрочем, о том, как на самом деле погиб Хегле, знали лишь твой дед да я – после случившегося я сдуру рассказала ему все, и он, уберегая оставшегося в живых сына от законного возмездия, велел мне молчать, пригрозив, что в противном случае сломает мне шею, да так, что никакой поднятый воротник не поможет…
И ты молчала?
А что мне оставалось делать? Суровый нрав этого человека был всем известен. А уж после того, как он увлекся темными науками да начал каждый день посещать кладбище, с ним и вовсе никто не хотел связываться. Я более не решалась заговорить с ним, но, не стану скрывать, его оккультная деятельность меня заинтересовала: я вообще не очень-то умная, а тут еще увидела возможность через деда войти в контакт с моим Хегле и убедиться, что он не винит меня в своей гибели…
Женщина улыбнулась и искоса посмотрела на меня, ожидая реакции. Я молчал. В это самое время мы проходили мимо двух могил, с которых началось захоронение нового участка – совсем свежей, на которой значилось имя и даты жизни какой-то древней старухи, и постарше, находившейся в тени небольшого деревца. «Старый датчанин», – прочел я на кресте и задумался.
Как-то раз, в сумерках, вновь заговорила Мириам, я подслушала разговор деда с кем-то невидимым. Со стороны могло показаться, что старик спятил, но что-то подсказало мне, что это не так. Он расспрашивал своего собеседника о неком Графстве и не уставал восторгаться прелестями тамошнего существования. Затем он вдруг застонал от боли и даже, кажется, на несколько секунд потерял сознание, однако вскоре пришел в себя и понуро побрел в поселок. Впоследствии такое случалось неоднократно, и у меня сложилось впечатление, что те, с кем он пытается вступить в контакт, не очень-то хотят этого. А, поскольку в моих глазах он был злым человеком, я сразу наделила Графство и его обитателей всевозможными достоинствами, а однажды, забывшись, расписала их Йонке… Она рассказала мне о том, как Оле высмеял ее за пересказ моих глупостей, и я посоветовала ей держать язык за зубами.
Да… Бедный дед, я чувствовал, что должен что-то сказать, дабы не показаться невнимательным. – Жаль, что ему так и не удалось добиться своего…
Ты так думаешь? с сомнением в голосе отреагировала Мириам. – А мне кажется, что, если бы его роковая попытка провалилась, ты лежал бы сейчас рядом с Хегле.
Я молчал. Мне и самому так казалось, и я уже почти связал все кусочки моих воспоминаний воедино.
Послушай, Ульф… осторожно начала бывшая невеста моего дяди. А ты ведь и вправду побывал в Графстве?
Да, одной ногой, как сказал твой возлюбленный, я с усмешкой оглядел свой протез.
Что мне сделать, чтобы убедить тебя рассказать мне все?
Просьба прозвучала несколько странно, и я недоуменно воззрился на Мириам.
Что сделать? Просто сидеть и слушать, сказал я, увлекая ее за локоть к ближайшей кованой скамейке в старой части кладбища, где еще с позапрошлого века хоронили в склепах-особняках, что так удивили меня в Графстве.
Следующие сорок минут Мириам лишь слушала, не задавая вопросов, а, когда я закончил, грустно заметила:
Выходит, он все же винит меня…
Во всяком случае, он тебе верен, сделал я неуклюжую попытку утешить ее.
Она усмехнулась.
Да уж… Ну, а ты понял теперь, кто был тот человек, что отмолил тебя у Графини, заняв твое место?
Я молча кивнул, и она подвела черту:
В тот самый момент, когда вы с Оле летели вниз с Птичьей Скалы, он нашел-таки подход к Графине и, оступившись и ударившись головой о камень, заменил тебя в смерти…
На время…
Да, твой венок она сохранит.
Мы вышли с кладбища. В воротах с ненастоящим колоколом, чей звон когда-то возвещал о начале церемонии моего посвящения, я остановился и оглянулся.
Хочешь что-то кому-то сказать? спросила Мириам.
Да, ответил я и шепотом крикнул:
Эй, Датчанин! Я вернусь, чтобы срубить акацию, раз уж ты так любишь закат!
Эпилог
С тех пор прошло много лет. Так много, что дом моего деда совсем обветшал, и не одно поколение местных жителей сменилось. Добрая Мириам давно сошла в могилу, а за ней и Йонка, долгие годы бывшая моей земной спутницей. Лишь вечное море, дюны да моя память остались неизменными.
