Эй, ребята, жалобно протянул Тони, может, полезем в землянку? Холодно уже…
Холодно… Темноты ты боишься, вот и все, и холод здесь ни при чем, отозвался злопамятный Тим, но, тем не менее, принялся разбивать своей палкой угли костра с удвоенным усердием. Малявка-Петер тут же вскочил и принялся расстегивать штаны, готовясь к тушению, остальные не заставили себя долго ждать.
Первым в землянку, как и стоило ожидать, юркнул не отличающийся храбростью Антон, за ним скользнул вертлявый Петер и последним, обведя на прощание темный лес хозяйским взглядом, вниз спустился степенный Тим. Закрыв за собой деревянную крышку, служащую дверью, он задвинул ее на импровизированный засов и вдруг хмыкнул.
Ты чего? разом спросили развалившиеся было в душистой траве Тони и Петер, причем дыхание Тони сразу участилось и стало громче.
Да нет, ничего… Тим все еще не садился и ощупывал дверь. – Просто скобы, которыми скреплены доски, точно такие же, как кует мой отец.
Ну и что?
Да ничего, тебе говорят! почему-то разозлился вдруг сын кузнеца. – Просто я думал, что скобы такой формы делает только он, но, оказывается, этой техникой владеет еще кто-то…
Ха! порадовался Тони смущению друга. – Плагиатор твой батька, только и всего! Хватит там стоять, ложись уже, да давай поболтаем!
Тим лег в траву, но настроения болтать у него почему-то не было; он несколько минут поворочался, затем дыхание его стало ровным и размеренным.
Ну вот, уснул… недовольно пробурчал малявка-Петер. – И чего ты его все время цепляешь, Тони? Знаешь же, как ему достается от отца, а все угомониться не можешь… Заладил – «всыплет» да «зашибет»! Кто тут захочет разговаривать?
Да перестань ты, Малявка! Как будто он меня не цепляет! Только и слышу: «толстый», «обжора» да «двигай свой зад»!
Оба вы хороши… А пожрать ты и вправду мастак!
В землянке на некоторое время воцарилась тишина, и Петер начал уж было погружаться в сладкую дрему, когда Тони вдруг вновь прервал молчание:
Эй, Петер, ты это слышал? спросил он напряженным шепотом.
Что? сразу проснулся тот.
Шорох!
Какой шорох?
Ну, как будто о стену с той стороны кто-то потерся!
Дурень ты, Тони! Вечно мерещится тебе всякая муть! Какая стена?! Мы в землянке, забыл?
Не забыл, но звук был именно такой…
Малявка-Петер хотел было вновь назвать друга дурнем и заснуть, как вдруг и сам явственно услышал шорох, раздавшийся, как ни странно, не сверху, где мог проходить какой-нибудь ночной зверь, а и впрямь будто бы из несуществующего смежного помещения.
Ну, теперь слышал? в голосе Антона смешались торжество и страх.
Слышал… Наверно, все-таки рысь или еще кто… Мало ли что за зверье ночами в лесу охотится…
За кем охотится? Тони сел и напрягся. – За нами?
Конечно, за тобой! Лесные хищники обожают таких откормленных трусов! раздался вдруг голос Тима, заворочавшегося в траве и тоже принявшего сидячее положение.
Ты чего проснулся?
Я и не спал. Хотелось послушать, что ты тут обо мне говорить будешь, проглот!
Значит, ты тоже слышал шорох?
У меня есть уши.
Снова повисло молчание. Каждый напряженно прислушивался, стараясь уловить малейший звук, могущий донестись снаружи. Однако прошло несколько минут, но все было тихо, лишь дыхание друзей да крик какой-то ночной птицы нарушали тишину. Постепенно напряжение спало, и ребята вновь начали перешептываться, поначалу осторожно, но затем все громче и смелее. Им уже стало казаться, что нелепый, детский их страх был вызван скорее подходящей обстановкой, нежели реальной причиной, и они готовы были уже посмеяться над собой, когда вдруг раздался гулкий стук, а затем шорох, еще более отчетливый, чем раньше. Ощущение было такое, как будто кто-то пытается процарапать земляную стену откуда-то извне и проникнуть в убежище окончательно струхнувших мальчишек.
Не сговариваясь, все трое начали отползать к противоположной стене землянки, мешая друг другу в темноте и прерывисто дыша. Петер ударился лодыжкой о проклятый столб, но тут же забыл о боли перед лицом всепоглощающего ужаса. Если бы в землянке был свет, то можно было бы увидеть, как изменились его черты – он походил теперь на затравленного хорька, ничего не соображающего и руководимого лишь инстинктами. Впрочем, остальным жилось не лучше: Антон зачем-то начал зарываться в траву, а в голове Тима проносились осколки полузабытых молитв, которыми он пытался теперь откупиться от судьбы. Если ему удастся сегодня выжить, то он все свои медяки, скопленные потихоньку от отца, потратит на церковные свечи!
Снова все стихло. Даже лесная птица, что охала и вздыхала наверху, куда-то пропала. Однако прошло еще добрых пять минут, прежде чем малявка-Петер решился потереть ушибленную ногу и по привычке хрустнуть пальцами. За ним и остальные смогли перевести дух, утереть пот со лба и размять затекшие конечности. Все понимали, что опасность затаилась, но не миновала. Самое отвратительное в сложившейся ситуации было то, что сущность противника была неизвестной; будь то кто-то видимый и осязаемый, деревенские ребята сумели бы доказать свою храбрость, но драться с подземными звуками никто из них не умел.
Что будем делать? шепнул Петер, прервав затянувшееся молчание.
А черт его знает! откликнулся Тим. – Ложись и спи, деваться все равно некуда… Да не реви ты, Тони, без тебя тошно!
Я? Реву? возмущенно отозвался молчавший до сих пор мальчуган. – С чего ты взял?
Еще и врешь! Кто же тогда всхлипывает в углу? Наложил, небось, в штаны и боишься признаться?
Окстись, дуралей! взорвался и без того находившийся на пределе своих душевных возможностей Антон. – Протри глаза! Я лежу возле столба, а не в углу.
Верно… Что же это тогда?
Прислушались. Поначалу все было тихо, но затем из дальнего угла землянки и впрямь донесся тихий, но отчетливый всхлип, словно кто-то обиженный пытался заглушить свой плач рукавом. Через минуту звук повторился, за ним последовал еще один, сопровождаемый протяжным стоном, а затем в углу снова зашуршало, как будто плачущий заворочался на своем ложе.
Господи, отведи беду! хрипло выдавил из себя Тони. – Не покинь нас…
Зажги спичку, Петер! – сдавленным голосом бросил Тим. – Быстрее!
Не могу! откликнулся тот. – Не буду!
Почему, черт тебя возьми?!
Вот именно поэтому… Если я зажгу спичку и увижу то, что там прячется, то точно сойду с ума и меня возьмут черти!
Хватит болтать! Дай мне коробку!
Не дам! Хоть режь, не дам! Лучше уж в темноте подохнуть…
Снова молчание. Присутствие в тесном лесном домике чего-то страшного, чуждого было таким явным, что пытаться объяснить его разыгравшимся воображением и юношеской внушаемостью было бы бессмысленно. Страх сковал юные души, никто из ребят не в силах был шелохнуться, не говоря уж о том, чтобы встать и попытаться отодвинуть дверной засов, чтобы выбраться наружу. А когда в довершение всего еще и зазвенели остатки цепи на столбе, чуть ли не под носом у Тони, мальчишки и вовсе впали в полубессознательное состояние, сбились в кучу в противоположном углу и попрощались с жизнью.
