У одной из соседок внезапно начались роды, и о том, чтобы отвезти ее в больницу, не могло быть и речи. Тогда Берта, немного знакомая с повивальным делом, вызвалась помочь и, прихватив карапуза Тони, отправилась к роженице. Начались осложнения, роды затянулись, и плод родился мертвым. К тому же, муж соседки не пожелал остаться в доме и пропал куда-то, так что Берте пришлось задержаться, а вернувшись домой под утро, внучки своей она там не обнаружила. Сходя с ума от тревоги и беспокойства, бабка подняла на ноги всю деревню, но поиски по окрестностям ничего не дали – Тина бесследно исчезла.
Так никогда и не узнать бы несчастной Берте о судьбе ее внучки, если бы не затянувшийся поход Тони и его друзей в лес и не обнаруженная ими землянка. Крестясь и плача, выслушала она рассказ внука о стуке, шорохе и стонах в ночи, а после, прижав к груди старый портрет Тины, впала в транс.
Итак, опознанные по сохранившимся лохмотьям одежды останки истерзанной девушки похоронили, землянку засыпали, а во всех окрестных церквях отпели реквием. Ну, а то, почему отца Тима столь мало заинтересовала эта история, почему он ушел в запой и, самое главное, почему не остался дома в тот день, девять лет назад, когда жена его родила мертвого ребенка, додумайте сами, я же не стану распространяться об этом.
19.06.2012
Крематорий
Многие из мертвых достойны Жизни
И многие из живых – Смерти…
Автор неизвестен (мне)
Начинать это повествование стоит в 1946 году, за многорядной колючей проволокой концентрационного лагеря Бухенвальд, что на окраине тюрингского города Веймар, где творили свои нетленные шедевры Гете и Шиллер, чей памятник украшает одну из его площадей, а гробы – Княжеский склеп на Историческом кладбище.
Это случилось вскоре после «освобождения» лагеря от власти «фашистской силы темной» и передачи его в распоряжение удалых краснознаменных победителей. Слово «освобождение» я взял в кавычки, так как практически единственное, что изменилось на тюрингском «курорте», так это администрация, представленная теперь отважными бойцами доблестных войск НКВД. Ну и среди заключенных замелькали новые лица, «приглашенные» со всей округи, чтобы занять место бывших коммунистических узников, которые, натурально, бывшими так и не стали, ибо отправились с новым сроком пополнять лагеря своей советской Родины.
Так вот…
Weimar/Buchenwald, Februar 1946
Дождь не прекращался вот уже четвертый день, и серое до самого горизонта небо, лишенное даже незначительных проблесков прячущегося за мутной пеленой солнца, не обещало никаких изменений к лучшему. И без того состоящая сплошь из колдобин да острых осколков щебня дорога была размыта в кашу, в которой с чавканьем вязли ужасного вида ботинки, продолжающие нещадно эксплуатироваться вопреки своему плачевному состоянию.
За четыре дня активности дождь растворил остатки снега под деревьями и на крышах бараков, подарив ощущение поздней осени, а небывало свежий лесной воздух мог бы сойти за еще живущий в памяти дух родной деревни, если бы не едва различимые в тумане силуэты сторожевых вышек да тянущаяся по левую руку нескончаемая стена барака N 26.
Бывшему Шарфюреру было не до философских раздумий над капризами погоды – мысли его были заняты гораздо более важной вещью: сухим куском известняка, подобранным им в столярной мастерской и лежащим сейчас в кармане его заскорузлых штанов. Конечно, такого добра было полно и на улице, но все оно, благодаря проклятому дождю, целям Бывшего Шарфюрера служить не могло. Конечно, он дико рисковал, решившись в одиночку покинуть барак, но, понадеявшись на туман и лояльность судьбы, предпринял-таки эту вылазку, тем более что иного выхода у него, похоже, не было.
Прошедшей ночью он видел сон. Тот самый сон, которого ждал и боялся много лет, с самого детства. Ждал сначала с любопытством, затем с настороженностью и, наконец, с напускным скепсисом зрелости. Боялся же всегда одинаково, ибо верил, что предсказанию суждено сбыться.
Перед входом в барак Бывший Шарфюрер чуть помедлил – еще пара глотков напитанного влагой воздуха пойдет, несомненно, на пользу после изнурительной зимы, дернул взвизгнувшую дверь и вошел внутрь.
Удар тяжелого сапога в живот лишил его дыхания, а второй, проследовавший в лицо, опрокинул на спину. В глазах Бывшего Шарфюрера потемнело и он, не чувствуя более жестких тычков пришедшего на смену сапогу приклада, погрузился в защитную мглу грез и видений.
Вот он, тогда еще Будущий Шарфюрер, стоит у гроба матери, боясь в свои неполные восемь лет коснуться ее пожелтевших холодных рук: заострившиеся черты лица изменили мать, сделав ее незнакомой и почти чужой. К тому же, он вдруг обнаружил, что отец, всего лишь пару минут назад ободряюще сжимавший его плечо, куда-то исчез, оставив сына один на один с непостижимым. Это обстоятельство и вовсе выбило из колеи Будущего Шарфюрера и он, вздрогнув всем своим маленьким телом, бросился прочь из церкви. Тогда тоже лил дождь…
Следующие несколько лет его жизни прошли и вовсе загадочно. Уже через несколько месяцев после смерти матери в доме отца появилась женщина. Сухая, молчаливая и таинственная, всегда облаченная в одно и то же, как казалось парнишке, черное платье с безупречно отутюженным воротником, мачеха никогда не спала. Во всяком случае, он ни разу не видел ее в кровати. Учитывая сказанное, для него оставалось загадкой, зачем отцу вообще понадобился такой брак.
Единственным занятием новой хозяйки дома были ее книги, которыми был набит огромный сундук, занимавший целый угол в ее комнате. Запершись там, она часами не покидала своего убежища, а однажды ночью поднявшийся по нужде Будущий Шарфюрер увидел трепещущую полоску света из-под ее двери и, прислушавшись, различил доносившееся оттуда невнятное бормотание.
Сделав свои выводы, он ужасно обрадовался и с гордостью глупца объявил всем своим товарищам по играм, что его мачеха-де колдунья, а посему и он вправе рассчитывать на определенные привилегии. Те, по понятным причинам, усомнились, но поглядывали с тех пор на Будущего Шарфюрера с некоторой настороженностью.
Его ночные, теперь уже осознанно-целенаправленные вылазки участились, ибо любопытство созревающего мозга невозможно сдержать уздой воспитанности и приличий. Конечно, это происходило не каждую ночь, а лишь тогда, когда его усилия не заснуть раньше времени увенчивались успехом, что, признаться, случалось не так уж часто.
Но, сколько наш герой ни старался, ему так и не удалось разобрать ни слова из кажущегося нелепым монотонного бормотания отцовой жены, хотя шелест переворачиваемых ею книжных страниц и раздававшийся время от времени из-за двери странный отрывистый стук слышались достаточно отчетливо. Позже он узнал, что мачехин речитатив попросту произносился на незнакомом ему языке, а стучал обычный мел, нанося на гладкую поверхность пола каббалистические знаки и символы.
Да-да, мачеха Будущего Шарфюрера была погружена в познание каббалы старинного философско-магического учения иудеев, и ее жажда овладеть его тайнами была поистине фанатичной и достойной восхищения.
