В деревню выйти нельзя, особенно вечером. Эти сопливые щенки проходу не дают – целыми толпами по пятам ходят, и чего им надо? Знаем, чего… По большому счету, я бы не прочь разок попробовать, чтобы яснее представлять себе, о чем речь, но не со всеми же сразу! Это было бы даже Марии, дочке мясника, не по силам, хотя она уж окончательно растеряла всю свою "женскую загадочность" в лапах пьяных извозчиков.
Роберт смотрит на меня как волк на ягненка. Он говорит, что я развита не по годам и, полагаю, имеет в виду не только мой интеллектуальный потенциал. Сколько сил приходится тратить, чтобы не краснеть и не смущаться, иначе он догадается, что я к нему неравнодушна и, чего доброго, скажет Ангелике. Мне-то все равно, да папе это может не понравиться. Тьфу! Где я только таких слов понабралась -"неравнодушна"! Вроде и любовную писанину не читаю, как Ангелика…
14 Апреля 1825 года
Интересно, что папа подарит на двенадцатилетие любимой дочери? Не хочу никаких побрякушек, типа бус, браслетов и прочей ерунды – я же не Ангелика, готовая душу продать за пару блестящих серег. Если уж продавать, то за что-то более стоящее, например, за вечную молодость или за смерть всех врагов. Но это было бы слишком хорошо. Я думаю, папа подарит мне лошадь, по крайней мере, я ему намекала об этом едва ли не с прошлого своего дня рождения, так что он в курсе моих пристрастий, к тому же всегда одобрял "настоящие желания", а не всякие там платья да панталоны кружевные. Выглядеть надо, разумеется, так, чтобы все вокруг млели, но не разноцветным тряпьем это достигается, а сердцем горячим да мозгом холодным. Звучит по-детски, но время покажет.
Что может быть лучше, чем промчаться черной тенью по ночной деревне, нагоняя ужас? Конечно, лошади есть в конюшне, но все они либо старые клячи, не способные нормально проскакать и сотни шагов, либо в яблоках, а я не клоун. Кстати, позавчера одна из них сломала ногу и ее пришлось добивать. Я смотрела с крыши сарая, жуя вареную кукурузу, и меня никто не видел. Отец с конюхом провозились несколько часов и папа очень нервничал, а конюх постоянно пил. Дошло до того, что папа закричал: "Будь проклята эта кобыла! Сколько с ней возни!", а конюх, пьяно хихикая, ответил, что это- де посложнее, нежели "законную кобылу" в сарае приговорить, дабы не таскалась боле. Папа рассверепел и ударил конюха по лицу, назвав пьяным идиотом и приказав заткнуться, пока он не свернул ему шею. Сначала я не поняла, о чем идет речь, но, все сопоставив, ужасно развеселилась – мой папа всегда вел себя как мужчина и не уподоблялся одному из этих хлюпиков, пресмыкающихся перед гиенами в образе жен! Как бы спросить об этом у папы? Интересно, согласится ли он рассказать мне об этом подробнее? Я ведь, в конце концов, не Ангелика и в обморок упаду вряд ли. А конюх и на самом деле мерзкий тип, я его всегда терпеть не могла за его вкрадчивость и елейность. Хотя внешне он настоящий зверь – приятно посмотреть!
Ба! У меня родилась идея, как одним выстрелом убить двух, нет – трех зайцев! Остается продумать детали.
8 Мая 1825 года
Ну, вот все и закончилось. Во мне пропал великий стратег! Сам Локи позавидовал бы мне.
Позавчера вечером, дождавшись, пока папа с Роббинсом уехали на очередную охоту, а конюх, обрадованный отлучкой хозяина, по своему обыкновению напился, я проскользнула в его каморку за конюшней. Там, конечно, грязно и пахнет навозом, но ради осуществления задуманного стоило потерпеть. Я чувствовала себя коварным мифическим богом, готовым прослыть злобным во имя высшей справедливости, и это было восхитительно! Конюх, конечно, очень удивился, увидев меня, однако на его льстивой роже была просто выгравирована похоть – в опьянении он был не в состоянии скрывать свои низменные желания. Дело не терпело отлагательства и я не стала медлить, дожидаясь, когда зайдет еще кто-нибудь и застанет меня здесь, что грозило бы провалом, и просто предложила ему себя, распричитавшись по поводу якобы обуревавшей меня страсти. Но, прежде чем он приступил, я заставила его помыться – не терплю грязи и вони! Потом он несколько минут пыхтел, дыша мне в лицо перегаром и луком и, наконец, отвалился. На физические ощущения я не обращала внимания – моя цель была другой. Так я стала женщиной. Поцеловав моего первого мужчину в сморщенную щеку, я налила ему полный стакан мутной крепкой жидкости и, дождавшись, пока он выпьет и уснет, бормоча в пьяном угаре какую-то ахинею, вышла вон.
Вернувшись под утро, папа нашел меня рыдающей под дверью его комнаты. Перепуганный, он завел меня внутрь и велел рассказывать, что произошло. Я, перемежая свою речь всхлипами, стонами и заламыванием девичьих запястий, поведала родителю жуткую правду о том, как пьяный конюх заволок меня в свою каморку и изнасиловал, приговаривая, что если я кому-нибудь расскажу об этом, то он повесит меня так же, как мой отец повесил мать десять лет назад. Я умоляла папу спасти меня от дальнейших посягательств этого ужасного человека. Лицо отца посерело и он молча вышел.
Сегодня конюха уже закопали, а все остальные до сих пор гадают, что же, собственно, произошло. Таким образом: я потеряла девственность, о чем давно мечтала, расквиталась с проклятым конюхом за годы вынужденного лицезрения его слащавой похотливой физиономии и, наконец, поставила папу в известность, что знаю его и мамину тайну.
24 Августа 1825 года
С недавних пор Роберт смотрит на меня как-то по-особенному. То есть он, конечно, всегда был со мной мил и обходителен и я видела, что нравлюсь ему, но сейчас за этим кроется что-то другое. Похоже, годы моих стараний начинают окупаться и он, наконец, увидел во мне женщину. Осознание этого наполняет мое сердце радостью и мне хочется просто бежать по полю и кричать всем о своем счастье. Но, боюсь, это исключено, потому что таким образом можно подставить Роберта, чего бы мне очень не хотелось. Он, безусловно, виноват, что не дождался меня, женившись на этой никчемной пустышке, моей сестре, но я склонна оправдывать его тем, что он сделал это под давлением отцов, стремящихся избежать "позора", когда беременность Ангелики перестала быть тайной. В чем заключался позор, я так и не поняла, но, живя среди плебеев, приходится подыгрывать их предрассудкам, во избежании нового витка инквизиции. Но, как бы там ни было, их брак был мне на руку, так как я могла видеть Роберта ежедневно и, что называется, "держать палец на пульсе" событий. Роберт с Ангеликой жили у нас и это было несложно.
Вчера же вечером, встретившись с ним глазами и заметив в его взгляде какой-то дьявольский огонек, я порывисто прижалась к нему в гостиной, где, по счастью, в ту минуту никого не было. Это вышло очень натурально и совсем-совсем по-женски, благодаря множеству репетиций этого действа, проведенных в моей комнате на подручных предметах. Роберт замер, затаив дыхание, но так и не нашел в себе сил оттолкнуть меня. Заслышав приближающиеся шаги за дверью, я отпрянула от него, успев чмокнуть куда-то в грудь.
Ангелика дура и в этом нет никаких сомнений. Она живет словно в клетке, в которую заточена по собственному желанию. Никто не угнетал ее, не указывал ей на место – она вполне могла бы наслаждаться жизнью и даже браком, не будь, как уже сказано, дурой. Несомненно, она чувствует свою вину за то, что у них с Робертом нет детей и не может этого простить ни себе самой, ни судьбе, ни окружающим, хотя я никогда не слышала, чтобы Роберт упрекал ее в этом. Он, разумеется, хочет иметь большую семью, как любой нормальный мужчина, но, как говорится, жизнь есть жизнь. Ангелика же в свои двадцать один выглядит на все сорок и своей мрачностью и вечным недовольством лишь подталкивает Роберта с скорому кардинальному решению проблемы. Я не удивлюсь, если однажды сестрица проснется и обнаружит, что осталась одна. Это было бы для нее справедливой наградой за годы нытья, загнивания и проистекающего из этого издевательства над домашними, вынужденными жить с нею под одной крышей. А кульминацией всей постановки должно стать то, что Роберт не покинет дом, а лишь переберется в другую, общую со мной комнату. И папочка, полагаю, в свете некоторых известных мне обстоятельств, даже не подумает возражать и глаголить о каком-то там "позоре", ибо есть вещи много интереснее…
