«Думал, это вы распорядились. Извините. Что-нибудь еще мне нужно знать?»
Лийт присматривается из своего фертона, хмыкает как-то неопределенно. Прощается.
Вкратце пересказываю императрице, что узнал.
Ноэлия
Оружие…
Машинально тру левую руку, рассматриваю, хоть бы Дарсаль не провел параллель! Глядит внимательно, но не спрашивает ничего. Что за оружие? Может, яд какой-нибудь? Может, я уже медленно умираю? Но неужели они не заметили бы?
От страха начинает трясти, я готова все рассказать своему Стражу! Но не тут, не сейчас…
Вполуха слушаю о том, что нашли Симона.
— Надо же! — качаю головой. — А я и не знала! Ни чтобы привозили, не видела, ни сплетен служанок не слышала…
— Не хотят пугать, — отвечает Дарсаль.
И правда, что это за сила, которая может сотворить с человеком такое, что даже Слепым не рассмотреть! И ведь мне еще наверняка не все рассказали!
— А термос? — спрашиваю зачем-то, хотя в хозяйственном фертоне таких еще десяток.
— Наверное, нашел и вам хотел вернуть. Но не успел.
Киваю. В голове всплывают ужасы последних дней, этот ненормальный туман, устрашающий строй, обожженные Стражи. У Дарсаля постель до сих пор в крови.
— Что с нами, моя госпожа? — пытается понять.
— Холодно, — шепчу. — И страшно.
Дарсаль берет одно из моих одеял, наскоро осматривает, почему-то вызывая дурацкие мысли о том, как он видит кровь. Мне-то в полумраке ничего не разглядеть, но он остается удовлетворен, оборачивает меня. Садится рядом. Обнимает.
— Все хорошо, — шепчет. — Скоро будете дома.
Хочу возразить, что дома я уже никогда не буду, но только хмыкаю. От стен и пола пробирается ночной холод, светильник отбрасывает неясные тени. Закрываю глаза, не хочу ни о чем думать. Кажется, пригреваюсь. Если вместе, не так уж и морозит. Тепло, почти как у Иллариандра.
Дарсаль
Всматриваюсь, все пытаюсь понять, что это было. Похоже, простой приступ паники — немудрено, девочка вся на нервах. Зачем император заставляет ее так переживать? Конечно, состояние императрицы — моя ответственность, но ведь наследник-то ему необходим. С другой стороны, император с ней гораздо более мягок, чем со многими другими подданными. Девочке нужно привыкать к новой жизни и новой роли, без этого никак.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Ноэлия
Обратный путь протекает как-то быстрее, спокойнее, что ли. Минуты цепляются за минуты, ничего не происходит. В Айо почти сразу, буквально через день, начинаем останавливаться на ночь в нормальных условиях. Ну как «в нормальных»… Не Йован, конечно, но, во всяком случае, и не фертон.
Селения становятся все больше, в каждое въезжаем вдвоем с Иллариандром на его фертоне, народ радостно встречает, забрасывает цветами и еще какими-то семенами. Остальное время едем, едем и едем. Пейзаж едва уловимо меняется, появляется незнакомая растительность. Изредка дорогу перебегают дикие животные, на которых Пуся реагирует не слишком одобрительно.
Без робота скучно и отвлечься нечем, все боюсь, что мои эмоции уловят. Но по ночам бывает настолько невыносимо — иногда кажется, на все готова, лишь бы прекратились эти мучения. В такие моменты неожиданно приходит Дарсаль, садится рядом, шепчет редкие, но удивительно успокаивающие слова, а то и вовсе молчит. Заворачивает в одеяло, обнимает. Понимаю, что лечь ко мне не может, поэтому лишь сама сажусь в кровати, поближе к нему, и так засыпаю. Иногда чувствую сквозь сон его согревающий омаа. И утром снова могу держать себя в руках…
Через несколько дней нас встречает дополнительный отряд охраны. Не могу разобраться, то ли так положено, то ли император на всякий случай вызвал. Вот вроде бы пытаюсь за всем внимательно наблюдать, а многие вещи остаются где-то словно бы вовне. Приходится спрашивать у Дарсаля.
— Императору навстречу всегда выезжает отряд, — отвечает обтекаемо. — Но сейчас, насколько я могу судить, охраны немного больше обычного.
Вот и разберись. Вроде ж по своей территории едут? Зачем тогда?
Плету разную ерунду — никогда не любила и не умела, но хоть какое-то занятие. От чтения в тряске глаза сильно устают, от тонких ниток тоже, зато цветные полоски раздобытой где-то Ангой кожи вполне подходят, чтобы занять мозги и руки.
Первый ремешок непреднамеренно получается синий с коричневым. Только под конец начинают мелькать ассоциации с формой Дарсаля — простой и нарядной, той, в которой он церемонию проводил. Значит, ему и отдам — это же не запрещено? И подходит славно. Следующей стреляет мысль, не обиделся бы жених, планирую сплести что-нибудь и ему, только никак не могу решить, нужны ли императору эти полоски кожи, которой не нашли другого применения?
— Дарсаль… мм… — мнусь неуверенно, — я тебе тут… если не запрещено… ну, в общем, сплела.
Дарсаль присматривается со своей койки, протягиваю, почти вкладываю в руку, — тянется на ощупь. Не видит. Так вдруг обидно становится, ведь некоторые вещи для него четко различимы, а мой подарок… я же с душой делала, хоть и не сразу сообразила, что выйдет.
— Просто ремешок, — говорю. — Застежку вплела, чтобы легче было надевать.
— Спасибо, моя госпожа. — По тону ничего не разберешь, только легкая дымка омаа изо рта вырывается.
— Ну, можешь не носить, если не нравится. Это я так… — Едва не брякаю, что не выкидывать же, но как-то совсем некрасиво звучит, словно ненужное дарю.
— Как же не носить, моя госпожа? С удовольствием надену, — отвечает тихо.
Дарсаль
Ноэлия держит что-то в руках, не рассмотреть. Ощупываю, обтекаю омаа, странно, никак не составлю нормальную картину. Ноэлия помогает закрепить на запястье, все пытаюсь выстроить картину, полоски кожи ощущаю, а в единый узор не сложу.
— Как думаешь, императору можно сделать или… это не совсем тот дар? — Четкая направленность в сторону стола, на нем лежит еще один начатый браслет.
Вот его уже вижу, при определенном усилии даже цвет смог бы проявить. Конечно, Ноэлия ведь свои чувства к жениху вкладывала. Снова неверные, недозволенные эмоции, провожу пальцами по неожиданному подарку. Для меня и он бесценен. Вообще не помню, когда мне кто-нибудь что-нибудь дарил, еще и так искренне, бескорыстно.
— Думаю, ему будет приятно, — отвечаю.
По ауре Ноэлии скользит едва уловимая розовая волна смущения. Снова берется за плетение, спрашивает между делом, как там Симон и Клавий.
Симон ничего не помнит, и аура его по-прежнему такая же пугающе прозрачная. Для Стража это почти слепота — когда ничего не можешь отличить, потому как не помнишь, что это. А для зрячего… впервые сталкиваюсь. Он и говорит-то с трудом, будто даже слова вспоминая. Наверное, потому к старейшим наставникам и везут.
