– Больше, чем юноша теряет иллюзий в браке.
– И кто-нибудь вернул бриллианты? – спросил Макар.
– Одна робкая лань передумала. Миша немедленно отдал ей деньги. Что она сделала после этого, знаете?
Макар рассмеялся:
– Купила их обратно.
– Ты понимаешь за женское сердце, – кивнул Верман. – Она убедилась, что здесь ее не обманут. И захотела вдвое больше, чем в первый раз. Женщины всегда так поступают.
– Конечно, Гройс продавал не бриллианты, – помолчав, сказал Дворкин. – Одна купила у него мечту о собственной значимости. Вторая приобрела ощущение, что она умнее своего супруга. Третья – упоительное чувство настоящей большой тайны. Четвертой оказалось достаточно намекнуть, что муж не позволит ей совершить такую сделку, и она вцепилась в камни из одного только чувства протеста.
– Признаюсь, в какой-то момент я подумал, что мы рассчитали неправильно, – сказал Верман. – Что на этом все закончится. Довольные тетки усядутся на наших камешках, как курицы на яйцах. Но Миша оказался умнее меня.
– Прозорливее, – поправил Сема. – Он знал, что будет дальше.
Счастливая женщина болтлива. Она не в силах держать радость в себе. Ни одна из жертв Гройса не поделилась с мужем – на это и был расчет, – но каждая рассказала подругам о старике, продающем бриллианты высшего качества.
– Пирамида! – Сергей наконец понял, что задумали Гройс сотоварищи.
– Тетушки понесли нам деньги, – грустно сказал Моня. – Они получали камни, может быть, не такие хорошие, как первые…
– Совсем никудышные? – прямо спросил Илюшин.
Верман попытался юлить, но вынужден был признать, что камни были паршивые.
– Брак, – вздохнул Сема.
– Хлам, – подтвердил Моня.
– А если бы их проверили у геммолога?
– Непременно проверили бы, – согласился Верман. – Поэтому Миша провернул всю операцию махом. Одна встреча – и все расходятся довольные.
– Сколько их было? – спросил Илюшин. – Кинутых?
Моня молчал.
– Трое? Пятеро?
– Двадцать две, – выдавил Верман.
Бабкин крякнул.
– Средняя сумма покупки?
– Да немного, – жалобно пробормотал Моня.
– Сколько?
– Ну, пара миллионов… Может, три…
– Кто-то и на пять набрал, – подал голос Дворкин. – После этого Гройс должен был просто исчезнуть.
– Он и исчез, – подытожил Илюшин. – Вы собирались поделить деньги во вторник, так? М-да, эту историю вы в полиции не расскажете…
Илюшин посмотрел на помрачневших ювелиров. Он прекрасно понимал, что обоих терзает одно подозрение: что, если Гройс решил попросту сбежать, не пожелав делиться?
– Не поступил бы он так, – пробормотал Дворкин. – Миша – человек исключительной честности!
Сергей Бабкин все еще продолжал смеяться, когда за детективами закрылась дверь ювелирного магазина.
– Ха-ха! Исключительной честности!
– Ты же понимаешь, что он имеет в виду.
– Понимаю. Все равно звучит сказочно.
Они свернули в безлюдный двор, где только худая кошка грелась на подоконнике первого этажа над вечной надписью «Лена – дура». В каждом дворе живет такая Лена, никуда не деться от нее, глупой, вредной и хорошенькой, как ангорский хомячок. Может быть, подумал Макар, она и не существует сама по себе, может быть, ее вызывают к жизни эти надписи. Наступает день, когда патриархи двора, сажавшие сто лет назад в окрестную землю черенки тополей, собираются вместе и молча решают, что умных вокруг стало слишком много. Баланс сил вот-вот будет нарушен, и приведет это к катастрофам, а то и еще хуже – реновациям. Чтобы не случилось беды, один из них достает нестираемый мел и выводит на стене куриным почерком заветные слова: «Лена – дура». Размести заклинание на самом видном месте, и никто не догадается, что это магия.
И вот уже все возвращается на круги своя: дом стоит, свет горит, дети играют в мяч, соседка с пятого сушит свои трусы над клумбой с бархатцами и гоняет алкаша Леху, чтобы не курил на лестничной клетке, тополя роняют пух, кошка греется на подоконнике.
– О чем задумался? – спросил Сергей.
– О вечных вещах, – помолчав, сказал Илюшин. – О том, почему они не исчезают, хотя должны бы.
Бабкин достал сигареты. Он давно бросил курить и носил с собой пачку лишь для того, чтобы удобнее было разговорить свидетелей. Но день сегодня выдался солнечный, с мягким теплым ветром, – такой день, когда единственное, чего не хватает, чтобы сделать его совсем славным – это вовремя выкуренной сигареты. И двор вокруг был правильный, как с картин советских реалистов. Даже маленький ржавый «запорожец» приткнулся в углу, бог знает отчего не увезенный отсюда хищными эвакуаторами.
– Ты встречался с Гройсом. – Макар смахнул со скамьи тополиный пух и сел. – Каким он тебе показался?
– Хитрый старый лис.
– Мог кинуть своих?
Бабкин повертел зажигалку.
– Вряд ли. Сумма не та. Для старикана подобная афера – просто развлечение. Приработок к пенсии.
– К тому же гостиницу на побережье он передал то ли внучке, то ли племяннице…
– Может быть, с новыми владельцами дело нечисто? Об этом тебе лучше спросить у Вермана.
– Спрошу. Плохо, что они врут на каждом шагу.
Из подъезда вышел старик с черным мопсом. Мопс покосился на кошку. Старик покосился на сыщиков.
– Выходит, Моня с Дворкиным поучаствовали в деле бриллиантами, а Гройс взял на себя основную работу, – задумчиво сказал Макар.
Приличного вида джентльмен, инвестирующий в драгоценные камни, появлялся из ниоткуда и растворялся в тот самый момент, когда все были уверены, что серьезные сделки только начинаются.
– Проверить бриллиант – дело пары часов. – Сергей с удовольствием затянулся и выпустил дым. – Если кто-то из теток понял, что ее обманули, и кинулся к мужу…
– То у нас двадцать два потенциальных подозреваемых в похищении Гройса.
– Зачем похищать? Может, убили и прикопали?
– Не знаю, просто версия. Ладно, давай работать. Ты проверяешь камеры и свидетелей, я попробую для начала выбить из Вермана фамилии облапошенных баб.
– Думаешь, Верман знает?
– Надеюсь, Гройс называл хоть какие-то имена. Иначе у нас уравнение с двадцатью двумя неизвестными.
Глава 2
Сознание возвращалось так: сначала слух. Как будто сквозь сон кто-то настойчиво позвал его: вставай, пора!
Затем зрение. Перед ним забрезжило белое, с редкими вкраплениями синевы. Гройс решил бы, что видит облачное небо, если б изображение не было так бесспорно лишено объема.
