Она схватила Чарли и потащила к себе. Пес гавкнул от неожиданности, вывернулся и упал на пол.
– Он меня ненавидит! Это вы! Все вы! Что вы с ним сделали? Вы его заставили!
Не переставая кричать, Ирма волокла упирающегося растерянного пса прочь из комнаты. Другой человек давно взял бы его на руки, но Ирма никогда не поднимала Чарли – брезговала. Обхватив его за шею, она пыталась сдвинуть беднягу с места. Гройс уговаривал отпустить его, Ирма визжала, и одуревший от всей этой какофонии Чарли, когда его в очередной раз больно дернули за шерсть, взвился в воздух и в ужасе клацнул челюстями.
Ирма выпрямилась.
До смерти перепуганный пес забился под кресло.
Она поднесла палец к глазам и рассмотрела так, словно это была не принадлежащая ей часть тела. Там, где зубы собаки скользнули по руке, был содран лоскут кожи и текла кровь.
Все как с совой, подумала Ирма. Только сова кинулась сама. А Гройс испортил ей собаку. Заразил пса своей ненавистью. И вот результат: Чарли ее искусал. Ее ласковый добрый Чарли, который даже кошек не трогал.
– Пойдем, – сухо сказала она, внезапно успокоившись.
Пес скулил под креслом. Он не понимал, что происходит. Его так хвалили, так любили…
– Пойдем! – тверже повторила Ирма.
– Слушайте, вы испугали собаку, – начал Гройс, – и честно говоря, я тоже не совсем понял, что произошло. Чем я вас обидел? Мы всего лишь хотели…
Ирма сдвинула кресло, прочно ухватила Чарли за ошейник и потащила за собой. Гройс болезненно скривился, увидев страх в его глазах.
– Ирма, давайте поговорим, – сделал он еще одну попытку. – Клянусь, мы друг друга не поняли!
Хлопнула дверь.
Его оставили одного.
Утро следующего дня
– Рассказывайте!
Она уселась напротив него с блокнотом. Аккуратно причесанная, подтянутая и свежая. Только губы не накрашены, вопреки обыкновению, но это ей даже шло.
Гройс наутро чувствовал себя разбитым. Накануне, после дикой сцены с псом, Ирма к нему больше не заходила. Он чувствовал вонь, исходящую от переполненного туалетного ведра, и хотел пить, но все его звонки в колокольчик привели лишь к тому, что у него самого зазвенело в ушах.
Когда он проснулся утром, ведро было чистым.
– Что рассказывать?
Он потер глаза. Хотелось есть, хотелось пить, хотелось помыться! И что, черт возьми, с собакой?
– Вашу историю.
– Что?
– Очередное мошенничество. Давайте, давайте! Чем раньше закончите, тем быстрее получите свой завтрак.
Гройс посмотрел на Ирму. Она не шутила.
– Где Чарли?
Она выразительно помахала блокнотом:
– Приступайте, Михаил Степанович.
– Где Чарли? – повторил старик.
– В кухне. Ест. Вы тоже получите кашу, когда мы с вами сделаем часть работы. Нам нужно нагнать вчерашнее.
– Покажите мне его!
– Нет. Забудьте.
– Почему?
– Это моя собака, а не ваша.
– Я не собирался становиться его владельцем. – Ему показалось, что он понял ход ее мыслей. – Вы думаете, я приучал его к себе? Вытеснял вас из его сердца? Господи, нет же! Если хотите, я покажу вам, как с ним заниматься, и вы сможете…
– Вы слишком много болтаете, Михаил Степанович, – оборвала его Ирма. – И все не по делу.
Она взяла с ним холодный отстраненный тон и глядела не на него, а чуть в сторону, как будто за его левым ухом было что-то интересное.
– Значит, меня назначили совратителем дворняг, – хрипло сказал Гройс.
– Я жду, – напомнила Ирма, игнорируя его замечание.
– И собаку ко мне больше не пустят.
Женщина пожала плечами.
– И вы решили побыть строгой нянюшкой. Сначала уроки, потом еда!
Старик растянул рот в ухмылке, от которой ее передернуло. Рука сама потянулась к пересохшим губам.
Ей постоянно хотелось их облизывать. Помада пропала, последняя, как назло, из всего запаса, а поселковая аптека оказалась закрыта. Ехать в город Ирма не могла: на единственном отрезке пути, вокруг которого не было объезда, вчера затеяли ремонт, и Яндекс предупреждал о восьмибалльных пробках. Утром она нашла столетнюю баночку вазелина и выскребла из нее остатки. Стало полегче, но ненадолго.
Нанести макияж она теперь тоже не могла. Обыкновенная помада сушит губы. Ирма всегда мазала их сначала гигиенической, а сверху уже красила обычной. Без ярких губ она ощущала свое лицо голым.
Все шло не так! Куда могла исчезнуть помада? Все время была в кармане, под рукой, чтобы Ирма в любую секунду могла смягчить сухую кожу. Сливочное масло ей не помогало, от оливкового только хуже. Нижняя губа уже покрылась чешуйками. Фу, мерзость!
– Верните собаку, – потребовал Гройс.
Ирма фыркнула.
– Заперли меня здесь, – начал он угрожающе тихим голосом. – Высасываете из меня мою биографию. Придумали себе какое-то оскорбление. Теперь отняли единственное тихое развлечение, доступное старику.
– Вон ваше тихое развлечение, – Ирма кивнула на принесенные ею утром два тома: «Мизери» Стивена Кинга и «Графа Монте-Кристо». Что бы там ни болтал Гройс, у нее тоже имеется чувство юмора! Она и пошутить над ним может!
– Сами читайте Дюма! – отрезал старик. – Авось начнете лучше писать!
Высокомерная улыбка сползла с ее лица.
– Пса вы больше не увидите, – отрезала Ирма.
Гройс дернулся так, что резко звякнула цепочка. «Вот же сука!»
– Хотя бы дайте позавтракать!
– Когда отработаете свое!
– Ах так! – крикнул взбешенный Гройс. – Тогда… тогда…
– Что? Что тогда? Обмочите мне кровать? Будете плеваться своим ядом? Давайте!
Она радостно засмеялась. Наконец-то! Наконец-то она полностью владеет ситуацией. Это ее дом, ее собака, ее жизнь, и она не позволит мерзкому старику все испортить.
Ирма ощутила себя валькирией, воительницей на защите родных земель. Она расправила плечи и выпятила подбородок.
Гройс молчал.
– Вот сразу и кончилась ваша изобретательность, – посочувствовала Ирма. – Ну? Что вы можете? Взгляните правде в глаза. Вы старый и немощный. А еще глупый. И очень злобный. Знаете, ведь я вас еще вчера боялась, Михаил Степанович. А сегодня все, кончилась ваша власть.
Это действительно смешно, подумал Гройс. Кто он? Старик на смятой кровати, прикованный к ее спинке. Небритый! – это почему-то было очень важно. А тетка, зарвавшаяся со своей игрой в начальницу тюрьмы, смотрит на него ясными глазами, круглыми, как у морской свинки, и на губах ее играет самодовольная улыбка.
