— Почему?
— Потому что моя жизнь разлетелась вдребезги. Потому что мне не нужен мужчина, который завтра летит в Испанию. Ты прекрасно знаешь, чем все кончится, если ты поднимешься ко мне.
Он, как тоже уже было, взял ее лицо в ладони и поцеловал. Да пропади все пропадом! На свете не было ничего, что могло бы ее утешить больше, чем этот чувственный рот. Как же ей нравился живой огонь, который побежал по жилам от его прикосновения!
— Гори оно все, — сказала она и открыла дверь.
«Теперь уж точно на все наплевать», — сказала себе Режин. По крайней мере, впервые за столько недель настоящий секс с настоящим мужчиной. Она рылась в шкафчике в ванной, ища презервативы. Антонио со спины обнял ее загорелой мускулистой рукой.
— Может, выберем место поудобнее? — спросила она для порядка.
— Я не могу больше ждать.
Его руки скользнули к вырезу платья и расстегнули верхнюю пуговицу.
— Ну, не в ванной же… — сказала она с придыханием, машинально отмечая, как киногенично их отражение в зеркале. Наблюдать, как Антонио раздевает ее, точно на экране, оказалось занятием будоражащим.
— Пойдем, у меня появилась мысль! — Она взяла его за руку и повела за собой.
Оказавшись в спальне, она выкатила из гардеробной передвижное зеркало и приглушила свет. Затем направила насыщенные лучи двух потолочных галогеновых светильников на участок пола перед зеркалом. Антонио понял, что она задумала.
Она включила музыку и встала перед зеркалом, а он — снова за ее спиной. Собрав ее волосы в тугой пучок, он поцеловал теплый, чуть влажный затылок. Режин блаженно затрепетала.
Обрисовав ее груди руками, так что соски мгновенно отозвались томительной болью, он вернулся к пуговицам, медленно расстегивая одну за другой. Снова коснулся груди. Соски ответно затвердели и потянулись навстречу его ласке.
Перед глазами Режин все еще танцевала Саманта, и она, невольно подражая ей, начала вращать бедрами под музыку.
Пока он играл на пуговичной клавиатуре, Режин подняла руки и начала танцевать. Он держал ее за талию, не отрывая восторженного взгляда от зеркала, а она раскручивала амплитуду танца, ускоряя свои все более раскованные и рискованные движения.
— Тебе понравилось, как она танцевала? — прошептал он ей на ухо.
— Я танцую лучше.
— Гораздо лучше. Ты — необыкновенная.
Он обнажил ее плечи, и платье упало на пол.
— О, как ты заводишь меня! — проговорил он сдавленно.
— Думаю, Саманта порадовалась бы, что ее уроки нас вдохновили.
— И мне даже не надо платить тебе за удовольствие.
— Может быть, мне надо тебе приплатить.
— Это еще почему?
— Потому что ты — любовник, о котором женщина может только мечтать.
Он расстегнул на ней лифчик из алого шелка и кружев и спросил:
— А это для кого предназначалось?
Их взгляды в зеркале встретились:
— Никогда не знаешь, как все обернется…
Он отстегнул и начал медленно, как Бандерас в рекламе, скатывать чулок, осыпая ласками ногу. Затем снял с нее туфли и долго целовал ступни, неспешно поднимаясь вверх, исследуя языком рельеф ее длинных ног. Режин бросило в жар.
Наконец Антонио взял последний бастион — разомкнул крючки пояса. Теперь на ней остались только трусики.
Он рисовал пальцами круги на плоскости ее живота. Радиус расширялся, захватывая груди. Потом он дотянулся до затылка и спустился вдоль спины. Его пальцы чертили линии на ее бедрах, приближаясь к фокусу ее желания, которое мощно пульсировало в укромной глубине тела. Она следила за его движениями, наслаждаясь каждым нажимом сильных и нежных пальцев.
— Я еле держусь на ногах, — предупредила она его.
— Это меня вполне устраивает, — ответил он.
Она ответила стоном, когда его рука щекотно прошлась вдоль шелкового края ее трусиков.
— Что я говорил? Нет ничего лучше прощального секса.
Она резко отвела его руку.
— Что такое?
— Какая же я дура! Ты опять добился своего. Ты с самого начала все рассчитал. Ну, ты и негодяй!
Он с трудом отвлекся от курсирования вдоль ее бедер:
— Тебе же нравится…
— Ты опять меня соблазнил.
— Ну, и?..
Она бросилась на постель и закрыла голову подушкой.
— Подожди. Стриптиз продолжается.
— Я так не могу. Это не жизнь, а сумасшедший дом. Не могу я с тобой спать, как ты не понимаешь! Завтра ты уедешь, и мне будет еще хуже.
— Да что же это такое! Вечно ты меня делаешь виноватым. Ты что, разве сама не хотела?
— Ну, что ты заладил… Опять мы орем друг на друга. — Режин заново поняла, что жутко устала и что ее жизнь — череда катастроф. Она встала и надела кимоно. Антонио вздохнул и отвернулся.
— Чего ты дуришь? — бросил он из-за плеча.
Она помолчала:
— Я не знаю. Я не хотела ссориться.
— Ты всегда начинаешь, — в который раз заметил Антонио.
— Неправда!
— Правда. Всегда, как сейчас.
Она оскорбленно замолчала. Никто не двигался и не говорил ни слова. Режин нарушила молчание:
— Антонио… Тебе нельзя здесь оставаться.
— Ладно. Я старался, как мог. Не хочешь — не надо. То ты загораешься, то опять начинаешь на меня орать благим матом. Сколько можно? Я пошел. Прощай. Желаю тебе когда-нибудь с собой разобраться.
Антонио стоял в освещенном пролете лестницы старого дома, где жила Режин. Она сидела на ступеньках. Мамаша с двумя детьми вошла в подъезд. Спящего младенца она вынула из коляски, хнычущего отпрыска постарше тянула за руку. Она удивленно взглянула на странную парочку, притулившуюся на лестнице, вместо того чтобы выяснять отношения дома.
— Режин, все в твоих руках.
— Я совсем запуталась, не знаю, что со мной.
— Тут я не могу тебе помочь.
— Может, попробуем еще раз?
— Чтобы ты меня через пять минут спустила с лестницы?
— Ничего такого не будет.
— Знаю я твои обещания.
— Это несправедливо!
У него было бесконечно усталое, несчастное лицо.
— Ты хочешь, чтобы я поклялась навеки остаться с тобой?
— Было бы неплохо, если бы ты продержалась хотя бы пару часов.
— Я продержусь. Пожалуйста, побудь со мной сегодня. Это будет наша последняя ночь. А потом — уезжай в свою Испанию.
