– Я смысл всех вещей. Я провидение. Я высший Промысел. Я – Бог.
– Кто, прости? – переспросила Хэл, ошеломленная таким поворотом.
– Бог, – повторил тот сдержанно. – Один из немногих, кто управляет миром. Избранный. Но мне, к сожалению, не повезло. На моем месте мог оказаться другой. И тогда я насылал бы болезни на тех, кто не желает смириться и признать истинность веры в нас, и лечил того, кто готов склониться…
– Слушай, какой-то бред, – шепнула мне в ухо Хэл, приподнявшись на цыпочки. – Видно, он свихнулся здесь в одиночестве.
– Нет, во всем этом есть смысл. – Я внимательно слушал дэймоса, ловя каждое слово. Любое из них могло стать ответом на вопросы, которые не давали мне покоя уже давно.
– В реальности меня зовут Лонгин Сотер. Мои предки из великого рода Птолемея, диадоха
[1] Александра Великого, завоевателя Эгиптоса. Я – дэймос, как ты уже понял. Ламнос – вызывающий болезнь. Меня пленил и заковал танатос по имени Нестор. Давно. Очень… – Он прервал горделивую речь и добавил уже совсем другим тоном: – Это все, что я помню.
– Где вы с ним встретились? С Нестором.
Логос скривился, словно от сильной боли, его губы задрожали, он крепко прикусил нижнюю, вдохнул и выдохнул несколько раз, и выговорил наконец:
– Ты пришел слишком поздно. Моя память изъедена червями. Я знаю только себя.
– Заметно, – едва слышно сказала Хэл. – Только себя ты и помнишь.
– Тот, кто пленил тебя, хранил твое отрезанное ухо.
Он непроизвольно потянул руку к голове, но тут же опустил ее, обхватил себя за локти.
– Трофей победителя.
– Как это произошло?
Логос дернул шеей, черные волосы упали на лицо, скрывая глаза. Тусклые огоньки засветились сквозь разлохмаченные пряди.
– Ты был в Полисе?
Моя надежда на то, что название этого города всколыхнет его память, не оправдалась. Дэймос молчал.
– Ты приезжал в Полис из Александрии?.. Встречался там с кем-нибудь?
Он резким, деревянным движением вскинул ладонь, провел по лицу, открывая его. На лбу вздулись вены от напряжения. Логос честно пытался вспомнить. Я видел – он действительно старался. Изо всех сил, но безрезультатно.
– Тебе говорит о чем-нибудь имя Альбинос?.. Анахарсис?
Я уже понимал, что все это бесполезно, но не оставлял попыток расшевелить дэймоса.
– Ты знаешь танатоса по имени Стикс? Быть может, ламию Спиро?
Логос не отвечал, его взгляд был устремлен куда-то вперед и вниз. Я присмотрелся и понял, что завораживает пленника. По стеклу медленно ползла трещина….Едва заметная, не толще волоса.
Хэл хотела что-то сказать, видно, ей на ум пришло еще несколько вопросов, но я схватил ее за руку, дернул в сторону, и сейчас же тюрьма дэймоса лопнула. Лавина грязных осколков, перемешанных с обломками деревянной рамы, хлынула на прогнивший пол, расплескалась грязью, стекла под доски, хлюпая и чавкая там.
Из соседнего зеркала послышался оглушительный вопль. Логос, задыхаясь, бился в новом осколке пространства, и стебли роз с хрустом ломались под его ногами.
– Я не знаю! – кричал он. – Я ничего не знаю! Не спрашивай! Я не могу вспоминать!
Боль и отчаяние исказили его лицо до неузнаваемости. Еще один фрагмент личности дэймоса был уничтожен, наши вопросы стали катализатором этой неизбежной реакции, или прошел очередной год отпущенного пленнику времени, уже не понять… Но медлить и надеяться на разумную беседу дальше не имело смысла.
Хэл отступила еще на шаг. И тут по всем портретам сразу потекли темно-бордовые потоки. Они смыли изображение собаки, опрокинули столик, обрывки бумажных листов плыли по ним ослепительно-белыми клочками, потянув за собой ткань, украшавшую задний фон одной из «картин».
– Что происходит?! – воскликнула Хэл, хватая меня за руку.
– Обширное кровоизлияние в мозг.
Липкие струи заливали лицо Логоса. Крича от ужаса, он пытался стереть их обеими руками, слепо метался из стороны в сторону, натыкаясь на невидимые стены.
Шансов не было. Но я все равно приблизился и осторожно коснулся стекла, направляя в точку, к которой прижимался мой палец, максимум силы. Зеркало было горячим и пульсирующим. По моей руке побежала кровь, обжигающая словно кипяток. Она лилась на пол, уходя под доски пола, и гулко клокотала там.
Зеркало стало проясняться, появилось бледное лицо Логоса. Бурые потеки исполосовали его кожу, пропитали одежду, в белых от ужаса глазах мелькнула безумная надежда.
– Целитель! – взвыл он и потянул ко мне трясущиеся руки. – Ты целитель! Вылечи! Спаси!
– Стой на месте! – рявкнул я, но дэймос не слушал.
Он схватил меня, прикосновение ледяных пальцев обожгло не хуже кипящей воды.
– Назад!
– Вытащи меня!!
– Осторожно! – воскликнула Хэл и очень вовремя присела, прикрывая голову обеими руками.
Стекла лопнули. Все оставшиеся зеркала почернели и осыпались на пол мелкой пылью.
В лицо мне полетели шматки разодранных книг, раздавленные плети роз, зазубренные стрелы осколков. Свет в зале начал меркнуть. Надвинулась тьма. Не та, предполагающая глубину ночи или лабиринт узнаваемых предметов в замкнутом пространстве комнаты, а беспросветная, черная глушь. Сознание человека гасло, мозг умирал.
– Все. Уходим! – Я схватил Хэл за предплечье и потащил за собой.
Дом начал трещать по швам, оплывать, словно мокрая глина. Беззвучно развалилась лестница, осели стены, провалилась крыша. В этом разрушении не было величественного пафоса смены декораций одного сновидения на другое. Мир, окружающий нас, исчезал безудержно и безвозвратно.
– Он умер? – спросила ученица.
– Да. У нас осталось несколько минут.
Мы выскочили на крыльцо.
Памятники рассыпались, химеры – порождение рассудка сновидящего – исчезли. Земля выплескивала на поверхность обломки давних преступлений дэймоса. Они напоминали призрачные тени, блуждающие в сумрачном мире Аида. Последние искры гаснущего разума.
Я старался запомнить образы, как можно больше. Молодая женщина с мелкими, бесцветными чертами держит за руку мальчика лет десяти. Он отдаленно похож на нее, но более яркий и выразительный. Пожилой мужчина с извилистым шрамом на щеке, юная девушка, почти девочка, с нездоровым румянцем и бледным, тонким профилем…
– Скорее, Мэтт! – теперь Хэл торопила меня.
Она бежала мимо призраков. Выбеленные волосы растрепанной кометой летели следом, оборванный подол черного платья шелестел и опутывал ноги, ступни проваливались в рыхлую землю. Но моя гурия не замечала ничего этого, спасаясь от тьмы меркнущего сознания.
