Впереди закраснелось. Урфин покосился на первую вешку, прикидывая: настоящая или как? Тропинка расходилась надвое, алая жестянка из-под колы пряталась понизу. Зажатая в расхождении матерого ствола, крестном папке местных уродцев. Направо? Урфин лизнул верхнюю губу, ощутив въевшийся в усы пот. Выбирай, выбирай, старик. Быстрее. Что у нас тут есть?
Налево просвечивает больше. Направо… направо еле заметно. Ну, сучата, все же вы глупые. Если начало тропки заросло, то разве продолжение, уходящее в самую чащу, останется свободным? Гребаные идиоты… Господь благослови ваши свихнувшиеся мозги. Логика явно не конек Бурых. И хорошо.
Придется продираться. Урфин оглянулся. Уизли шел ровно, держа «Грач» наготове. Молодец, пацаненок ему нравился. Баркас показал «оʼкей, братишка» и кивнул. Мол, не стой столбом, балбес, херачим дальше. И то верно.
Зачавкало. Давно привычно, знакомо и вообще. Родимый звук, говорящий, что ты жив. Заросли сомкнулись теснее, шершаво терлись почти о лицо. Не окажись масок, Урфин не рискнул бы соваться сюда. Потратили день и все патроны, обошли бы стороной. Но без маски-респиратора и верхней части из бронепластика в Зону уже давно не ходили даже самые-самые из упертых «стариков». Время бандан и камуфляжа прошло без возврата. Зона, никогда не бывшая ласковой и нежной, превратилась в злобную сукостерву. Грызла сталкеров так, что скелеты потом блестели как полированные. Хоть режь из них поделки для извращенных любителей эстетики смерти. Оставалось надеяться на удачу, что Уизли дотянет и без них. Лишь бы голову наклонял ниже и прикрывал руками.
Листья дергались как живые. Вцеплялись в поверхность маски, скребли, стараясь дотянуться до кожи. Один колючий поцелуй, одно смазанное касание… капец, пиши пропало. Хорошо, если окажешься слепым или наполовину парализованным. Хотя хренушки. Лучше сдохнуть сразу, пусть и в корчах и не имея возможности нажать дергающимися пальцами на спусковой крючок. Оставаться здесь, не двигаясь или не видя, что может быть хуже?
Хорошо только одно. Токсин, не вступая в соприкосновение с кожей, выветривался. Оставалась легкая желтоватая пыльца, стряхиваемая руками. Перчатки, правда, потом хрен ототрешь быстро. Даже если флакон моющего употребишь.
Каша под ногами светлела. Чем дальше, тем больше охры и разводов крем-брюле. Борщевик сбрасывает лишний яд постоянно, капая им вниз. Перемешиваясь с сочащейся жижей, почва становится желтой. Бродяг, выходивших из зеленого ада, легко вычислить по следам. Неопытных бродяг, само собой. Отпечатки так и манят, ведут желтеющей дорожкой, крошась ссыхающейся землей и илом, оставленными бедолагой.
Позади сопели. Уизли, прущий следом, устал. Дышал громко, чуть ли не язык высунул. Видеть Урфин не мог, но предполагал. Знаем, проходили, терпи, пацан. И не такое случается, и хреновее бывает. Лишь бы совсем не вымотался. Есть из-за чего, даже ему или Баркасу. Главное, мальчишке виду не показать. Пусть смотрит и завидует, костерит на чем свет стоит двух упертых ветеранов, несгибаемых и несокрушимых, ломящихся по жиже аки двузвенный бронированный вездеход «Витязь». Пусть хоть ненавидит, но идет. Смотрит в ровно качающийся рюкзак Урфина, на неспотыкающиеся ноги и идет. Тянись за мной, пацан, терпи и иди. Только через боль и пот, только через мат и тягучую слюну. Больше никак не выйдет, ни шиша не прогулка в парке… Лишь бы самому не сдать.
Урфин шагал, втягивал воздух и не опускал АС. Чуть подрагивали руки и совсем уж неприлично взмокло все, что могло. Пить хотелось неимоверно. Но вот воду теперь расходовать надо совсем экономно. Уизли свою выглотал за ночь в цистерне. А новую тут не наберешь. Нигде.
Следующая вешка попалась как надо. Неожиданно и сразу. Притянутая к длинному… суку, а не побегу, уходящему в сторону. Ветка хлестнула прямо по забралу, оставив тягучий стекающий след. И стукнула вешкой. Урфин оценил иронию.
Незаметный, буро-зеленый, из пластика. Фигурка супергероя из детства. Как так вышло, что именно она стала вешкой, подвешенной каким-то бродягой на проволоку? Но она и стала, указав на спрятанный проход, что не заметишь, если не взглянешь в сторону, показанную вытянутой рукой фигурки. Спасибо… «Я есть Грут». Спасибо, неизвестный, но правильный брат.
Уизли фигурка Грута стукнула по макушке. Пацан ойкнул и чуть присел. Баркас явно фыркнул от смеха, умудряясь найти что-то хорошее даже здесь. Урфин с ним не согласился. Прогулка выходила какая-то неопасная… обманчиво неопасная. Значит, жди беды в самом конце. Ай-ай…
Смешного здесь маловато. Урфин замер. Снова замер, понимая, что не может справиться с собой. Чутье кричало «караул!», но ничего не обнаружилось. Совсем. То ли отголоски вчерашнего боевого трипа, то ли все же нервы. То ли, что еще хуже, зеленый ад обзавелся важной составляющей. Пока в нем случались лишь каннибалы, растения-каннибалы и зверье-каннибалы. Ну и немножко прочих гадостей. Сейчас, скорее всего, пуща обзавелась необходимым для джунглей шаманом. Мутантом-псиоником, ломающим рассудок, заставляющим вести себя как нужно ему. Прав Урфин или нет, проверить выпадет скоро. Так уж думалось.
Он махнул, призывая Баркаса. Напарник возник рядом, как полагается. Бесшумно. На то он и бывший морпех.
– Аномалия или псионик.
Баркас, прислонивший шлем к респиратору Урфина, кивнул. Да так, что стало ясно: напарник поддерживает мысль. Ему, судя по всему, тоже прилетело.
– Не многовато?
Что? А, ясно. Урфин мотнул головой. Да, многовато. Сперва в Овраге, теперь здесь. И это за сутки. Зона явно меняется, накапливая силы для чего-то.
– Идем дальше. Уизли!
А где этот обормот? Где он?!
Баркас выругался, закрутил головой. Ткнул пальцем в сходящиеся сбоку стебли. И отпечаток ботинка пацана, уже затягиваемый желтой жижей. Твою-то мать…
В борщевик они вошли, как атомный ледокол в паковый лед. Неудержимо и быстро. Медлить тут нельзя. Пацан оказался слабым звеном, и его стоит спасать. Нормальные бродяги человека просто так не кинут. Даже если тот турист. Или совсем даже обуза.
Уизли как подменили. Какая усталость, какие еле волочащиеся ноги?! Догнать паренька, горным козлом скачущего между колючих мясистых гвардейцев, росших в глубине, не получалось. Урфин, матерясь все яростней, еле успевал заметить то мелькнувший и раскачивающийся подсумок, чуть светлее обычных, то заметить след, затягиваемый «слизью» и илистой грязью. Баркас, проламывающийся в метре сбоку, ругался, сопел медведем и обещал надрать уши, выпороть шомполом или надавать тумаков. И явно хотел прекратить погоню только в этом случае.
Бежать среди изумрудной преисподней, шумно живущей почти у Пулково, ни фига не утренняя пробежка. Пытаться угнаться за Уизли, удержать, не сорвав, подсумки и прочую амуницию, искать след и крутить головой по сторонам тяжело. Да еще пойди, при таких раскладах и без тесака, прорвись как можно быстрее.
Юркий и тонкий подросток, увлекаемый неведомой тварью, легко оставлял за спиной друзей-ветеранов. Скользил между совсем непотребно огромными и плотно стоящими кустами, больше напоминающими бамбук. Мелькал все дальше и дальше, замечаемый на самом краю зрения, беззвучно уходя все глубже. Урфин, спутанный по голеням вьюнком, ляснулся, чуть не раскрошив передние зубы друг о друга. Баркас замедлился, прянув к нему. Пришлось махнуть, чтобы не упустил.
