Чума, тащившая его почти на себе последние сто-двести метров, матерившаяся сквозь зубы, или другая, окружавшая со всех сторон сгущавшейся темнотой, свистом ветра, вороньим граем, вонью паленого мяса, треском искрящихся аномалий? Все равно. Прогулки под щербатой мертвенно-бледной луной, проглянувшей в прореху туч, не бывают простыми. Если, конечно, происходят здесь. В месте, где смерть могла себе позволить веселиться на всю катушку и пробовать новые и новые способы. Как лишивший его семьи. Его, уже именно Уизли, семьи.
Вот и думай… Чума ли опасна? Или вторая, бывшая кем угодно и окружавшая со всех сторон? Притягивающая безумной красотой своих ловушек и пугающая давящей тьмой ужаса, витавшего вокруг. Невидимая и ощутимая. Вездесущая и неосязаемая. Хозяйка Медного Всадника и мертвого города.
– Терпи, малыш. – Чума больно сжала локоть. – У тебя просто кончилась смесь в бачке, и ты надышался чем-то. Терпи…
Он терпел. Глаза потихоньку заволакивало темным. Уизли, недавно бывший Андрюшей, Андреем, Андрэ, Эндрю и просто Андрюхой, даже не удивился. Темнеет и выключает – это усталость, точно усталость, ничего больше. Если чего больше, то можно упасть и умереть. Идем, идем вперед, хотя ноги все тяжелее и очень хочется спать. Шаг, шаг, шаг, еще шаг.
Чума подхватила его под руку, почти тащила на себе. Она закинула бы на себя руку мальчишки, но тогда не выйдет стрелять, если ее не хватит. А ее точно не хватит, женщина это знала. И кто-то обязательно окажется рядом, желая поживиться и оторвать от нее несколько кусков. Или сожрать целиком. Но и бросить мальчишку… она не хотела.
Какие там материнские инстинкты, прости кто-нибудь? Откуда они у нее посреди дохлого Питера, скажите на милость? Это дело принципа, и никак больше. Она Чума, она всегда держит слово… Хотя всегда может забрать его назад.
– Это кого там несет? – вежливо поинтересовались впереди. – Что за чудесные сиськи видятся мне в ночи?
Она выдохнула, поддерживая почти вырубившегося пацана.
– Паролю? – продолжали стебаться со стороны бетонной стены Привала.
– Открывай, твою мать!
– Угадала…
Плиту откатили быстро. Ночью особо не задержишься, ночь любит рождать из темноты чудовищ.
Оказавшись внутри, в уютном тепле и моргающем рыжем свете свечей, можно было и успокоиться. Все вышло как надо. И какой, мать ее, роскошной наградой показался голос Урфина, мрачно смотрящего на нее, и пацаненка.
– Вы только гляньте, чего тут кошка принесла…
Глава девятая
Ночью не все – кошки
Урфин смотрел на ворочавшего глазами Уизли. Смотреть казалось даже смешно. Чего только не отражалось в зеркалах души пацана, хлебнувшего за пару дней вдоволь. Такого Урфин не пожелал бы даже Графу. И даже Гиенам. Хотя… Гиенам не отказался бы.
Лекарь Копатыча все сделал в лучшем виде. Накачанный средствами, недоступными многим смертным, мальчишка оживал на глазах. Молодость, поддержанная химией, уверенно брала верх над усталостью и потрясениями. Судя по выражению лица, скоро настанет момент, когда вилка, лежащая возле миски с макаронами, пойдет в ход. А что это означает? Кризис пройден, аппетит подтверждает сей факт. Типа все хорошо.
Рассказ Уизли его не удивил. И даже вмешательство Чумы не поразило. Ее отношения с Баркасом давно известны и открыты. Чего не сделаешь, если есть возможность доставить удовольствие импонирующему мужчине? Это очень по-женски, и такая блажь Урфина радовала.
– Ешь. – Он кивнул на почти остывшую еду. – Чай сладкий, как надо. Завтра попробую отправить тебя назад. Только вот Бульба задерживается. С кем другим не отпущу.
– Почему?
Урфин вздохнул. Пацан – он и есть пацан.
– Ты ешь, ешь. Потом объясню…
Объяснит, точно. Надо? Ясен перец, просто необходимо. Не сломается от добавки, сильный человечек. У Роммеля с его уродами многие не выдержали бы и часа, съехать с глузду там просто. Даже очень.
Зона казалась первопроходцам Terra Incognita. Романтичной, наполненной неизвестностью и тайнами. И каждый, ступавший на ее почти священную землю, – благородный первооткрыватель чего-то неизведанного. Да, так прямо и было.
Ровно до первой находки и первого большого заработка. А уж подлецов к местам, где есть чем навариться, тянет быстро. Можно пытаться потрошить сталкеров. Чего уж, профессия рыцарей ножа и топора, что с большой дороги, никогда не исчезала. Можно заниматься контрабандой запрещенных к вывозу материалов из секретных объектов. И такое случалось, с ЛАЭС какие-то дурни пытались упереть топливо, да…
А можно охотиться на бродяг по-другому. Вывозить их отсюда по частям, в стерильных упаковках и надежных контейнерах. Рынок органов всегда требует материала, а кто будет считать количество сгинувших без следа отбросов, промышлявших в Зоне?
И загнать целую юную тушку, сейчас жадно хавающую макароны… некоторым сам Бог велел. Ну или кто другой. Не стоит думать только о мутантах свысока и плохо. Люди чаще всего куда хуже. Особенно если хочешь жить припеваючи.
– В общем, падаван, – Урфин закурил, – не будет Бульбы утром, так пойдешь с нами. Наверное.
Уизли ошарашенно посмотрел на него.
– Шучу… на кой ляд мне такое счастье, сын полка?
– Почему полка?
Урфин вздохнул, не понимая школьной программы по литературе.
– Потому что. Останешься здесь, у Копатыча спокойно.
– Спокойно?! – Уизли чуть не подавился. – Тут? Да они же все…
– Рот закрой, – посоветовал Урфин, – и не ори. Слышимость здесь хорошая. Сказал – останешься, значит, останешься.
– Хорошо…
В дверь их каморки постучали. Размеренно и очень уверенно. И жестко. Как стучал только хозяин Привала.
– Открыто, – буркнул Урфин и покосился на пацана, – доорался.
Копатыч зашел, как обычно: грузно, величественно и с достоинством. Ни дать ни взять настоящий русский медведь. Разве что в необъятных размеров футболке с черепом, в приборе индивидуальной защиты и с надписью, на всякий случай уточнявшей, что «Вместо лиц – противогазы». И с неизменной «коибой», попыхивающей из кущи бороды.
– Ты как, юноша? – пророкотал Копатыч, садясь на койку Урфина. Койка скрипнула. Весьма даже жалобно. – О, в себя, никак, пришел?
– Угу… – кивнул Уизли, косясь то на него, то на Урфина. – Это… я тут сказал…
– Слышал я, чего ты сказал, – Копатыч нахмурился, – и Урфин тоже слышал, да?
А что тому оставалось, как не согласиться.
– Прописать бы тебе пару десятков горячих по сраке-то… – прогудел Копатыч с явно слышимым возмущением. – Да только порет у нас Фитоняша, и мои это пережить смогут. А вот ты… Не знаю…
Уизли сглотнул, затравленно смотря на огромного местного.
