Наверное, какой-то бог подслушал мои мысли, потому что до меня вдруг донесся слабый шлепок по дереву. Я спрятала нож под курткой и затаила дыхание.
Еще один шлепок. Больше я ничего не услышала, только крысы скреблись да кровь шумела в ушах.
Я выглянула по очереди в каждую из дырок: из той, что возле головы, я увидела еще один ящик. В ногах то же самое. С одной стороны окно, с другой трюм, и там я разглядела нечто, отчего сердце чуть не остановилось. Из ящика напротив на меня таращились огромные блестящие глаза.
Как нанести верный удар
– ВЫПУСТИ МЕНЯ отсюда! – попросил ящик. Вернее, девушка из ящика. Тоже молоденькая. – Ты должна меня выпустить.
– Ничего я не должна. Я знаю тебя не лучше, чем камень в сапоге, – сказала я и отвернулась. – С камнем мы и то дольше знакомы.
– Пожалуйста, пока они не пришли, – взмолилась девушка.
– Не знаю, кто придет за тобой, но у меня все в порядке. Скоро придет мой знакомый и меня выпустит.
Я поудобнее устроилась в ящике и стала думать о Колби. Вспоминала, как он назвал меня очаровательной. Я не хотела слушать ту странную девушку, но она все бубнила и бубнила.
– Ты собираешься плыть в его каюте?
– Да.
– Симпатичный?
– Не твое собачье дело, хотя он и правда красавчик, – ответила я, представив улыбку Колби.
Слава богу, девушка заткнулась, но, как выяснилось, ненадолго.
– Ты его шанс? – спросила она, и картинка у меня в голове вдруг треснула.
Я прижалась к дырке и вновь встретилась с ней взглядом.
– Что ты сказала?
Смех у нее был кислый, как зеленое яблоко.
– Я тоже шанс Джеймса.
Джеймс! Колби! Лживый сукин сын! В груди заболело – я представила, как он смотрит на других девушек и болтает с ними. Говорит им те же слова, на которые поймал меня. Не буду я его ждать! Вот прямо сейчас пойду и найду его. Пусть выбирает она или я. Я не буду запасным вариантом!
Я схватила нож, засунула его в щель между крышкой и древесиной и начала поворачивать. Издалека донесся волчий вой. Мой Волк!.. Он шел за мной через горы, охранял меня, и мы с ним встретились на другом краю озера. Я столько лет прожила в лесу, что знаю, как воют волки, когда радуются добыче, и на следующее утро на снегу остаются лишь обрывки шерсти и пятна крови, или когда дерутся, выясняя, кто главный в стае. Однако то был совсем другой вой – он предупреждал об опасности, а я знала, что нужно слушаться, когда лес с тобой говорит.
Донесся скрип открывающейся двери. У меня похолодели ноги.
– Тихо, – прошипела девушка, как рассерженная змея.
Я услышала голоса двух мужчин и сразу узнала Колби. Его голос звенел, как колокольчик, а второй был скрипучий, как плохо выделанная кожа. Волк продолжал выть, и я запрятала нож туда, где смогу быстро до него дотянуться.
– Которая? – спросил скрипучий голос.
– Вот эта. За вторую уже заплатили, – ответил Колби. Он разговаривал совсем не так, как на пристани. В нем все еще было что-то лисье, но теперь эта лиса взбесилась.
Кто-то пнул мой ящик.
– Эй, ты там жива? – спросил мужик со скрипучим голосом и заржал, как подавившийся сеном осел.
Кто-то поддел ломом крышку ящика, и раздался громкий треск. Сердце сорвалось в галоп, и у меня не осталось времени ни на то, чтобы схватить нож, ни на то, чтобы поинтересоваться, кто это пришел за мной. На меня смотрел Колби, сжимая в нежных руках лом. Рядом стояла помесь человека и кабана. Я его сразу узнала – капитан порта, жирный ублюдок. Он истекал жиром и потом и пялился на меня, приоткрыв рот, словно я была свиной отбивной.
– За эту двенадцать, – улыбаясь, сказал Колби.
Как же мне хотелось содрать это милое личико с его милого черепа!
– Двенадцать? – хрюкнул Кабан. – Да эта уродина больше восьми не стоит.
– Согласен, уродина редкостная, – заявил Колби. – Но на лицо смотреть не обязательно. – Он, ухмыляясь, взглянул на меня, как на гнилой фрукт.
Мне захотелось плакать, орать во весь голос. Ты же говорил, что я очаровательная.
– Дай на вторую взглянуть, – сказал мужчина.
Колби положил руку ему на плечо, и я подумала, успею ли вскочить и вырвать у него ломик.
– Я же говорил, что за вторую заплатили люди, с которым вы точно не захотите ссориться. У них на нее большие планы. Так что или эта, или вообще никто.
Я пошевелила ногой, готовясь к прыжку, а Колби услышал и отбросил лом в сторону. Как я проклинала его про себя!
Кабан взглянул на меня, потом схватил жирной потной рукой за волосы и дернул. Вы даже не представляете, как больно было, словно голову оторвали. Я взвыла, как баньши, а он вздернул меня на ноги и вытащил из ящика. Я ударилась коленями о палубу и вновь завопила.
– Убери свои чертовы руки! – рявкнула я, скрежеща зубами от боли, но он, все еще держа за волосы, рывком заставил меня встать.
Я пнула его в голень и плюнула прямо в глаз. Он завыл и выпустил меня. Колби заржал, и я обернулась к нему. Мои глаза горели от ненависти и желания убивать.
Однако я не успела выхватить нож. Колби ткнул меня ломом прямо в живот. Весь воздух разом вышел, и я оказалась на коленях, прежде чем поняла, что случилось. Боль пришла секундой позже, в глазах потемнело. Я прижимала руки к животу – боялась, что выблюю все внутренности на блестящие ботинки Колби.
– Теперь она будет посговорчивее, – сказал Колби. – Десять – и можешь делать с ней что угодно. Только не убивай. Она пойдет в наркопритон в Халвестоне – им там на рожи плевать.
Он рассмеялся и подтолкнул Кабана локтем.
Тот заворчал и согласился:
– Десять.
Этого не может быть, наверное, мне послышалось. Этого не может быть!
Я даже вздохнуть не могла – все тело пронзала острая боль. Видать, ребро сломано.
Потом раздался звон монет, и когда Колби заговорил, его голос вновь звенел, как колокольчик.
– Развлекайся! Как закончишь – засунь ее обратно в ящик. Я буду ждать на палубе.
Дверь со скрипом открылась и захлопнулась. Кабан пялился на меня, оттопырив губу.
– Только ты и я, – прохрипел он срывающимся голосом. Потом закашлялся и сплюнул на палубу кусок слизи.
– Только тронь меня, – сказала я так спокойно, как только смогла, – и больше не увидишь солнца. Обещаю!
Он оскалился, обнажив потрескавшиеся, желтые зубы, и выдохнул. У него из пасти несло как от кучи кроличьих потрохов, пролежавших день на солнце.
Я попыталась отодвинуться, но ребра и грудь болели, потому я осталась на месте, постаравшись принять грозный вид.
