Пенелопа рассмеялась. Она никогда не спрашивала, почему меня так зовут, потому эту сказку раньше не слышала.
Мальчик тоже хихикнул, но когда увидел, что мы смотрим, сразу замолчал.
– Рад знакомству, Элка, – сказал Марк. – И с вами тоже, Пенелопа.
Щеки Пенелопы вспыхнули. Из-за костра, наверное. Она улыбнулась Марку, и такой светлой улыбки я у нее еще не видела.
Марк с сыном обглодали кролика до костей. Желудок у парня так урчал, что мне стало его жаль, и я ему отдала свою часть добычи. Они с Пенелопой болтали о какой-то ерунде, а я смотрела, как мальчик рисует на земле узоры. Было уже очень поздно, и к костру начал потихоньку подкрадываться холод.
– Вы с сыном ложитесь поближе к огню, – сказала я, когда разговор потихоньку стих, а мальчик начал клевать носом. – Но если ты хоть дохнешь не в ту сторону, то детей у тебя больше не будет! – Я показала на свой нож, а потом на его достоинство. – Ясно?
Марк вздрогнул и судорожно закивал.
– Да, мэм, понял. Ничего не случится, клянусь. Вы спасли моего сына, и я вам обязан.
«Да я чуть не убила твоего сына», – подумала я, но промолчала.
– Спокойной ночи, Марк, – тихо сказала Пенелопа и улыбнулась, потом подошла ко мне, и мы с ней устроились подальше от костра.
– Они хорошие люди, – прошептала она мне на ухо. – Могла бы быть и повежливее.
– Все люди хорошие до поры до времени, – ответила я. – Заткнись и давай спать.
Я слышала ее дыхание и тихий шепот Марка. Повернулась, чтобы они были на виду. Мужчина сидел, прислонившись к дереву, а мальчик спал у него на коленях, положив черноволосую голову на папин живот. Марк, заметив мой взгляд, улыбнулся, закрыл глаза и попытался уснуть. Наверное, он и правда был хорошим человеком. Никогда не видела мужчину, который так заботился о ребенке.
Однажды Охотник, уходя на двухдневную охоту, дал мне теплое одеяло. Сказал, что я еще не нарастила жирка и могу замерзнуть. То был не Крегар. От Крегара бы я только кучу дерьма получила. Ему было плевать, замерзну я или нет. Охотника я называла папой, когда он не слышал. Крегара я хотела убить. Два разных человека с одним и тем же лицом… Мне нужно во всем разобраться. Эта часть моего прошлого никак не давала мне покоя. Остальные воспоминания были окутаны густым туманом; теперь он понемногу начал рассеиваться.
Я всю ночь не спала. Смотрела сквозь густые ветви деревьев, как катится по небу луна. Марк с мальчиком не шевелились. Пенелопа тоже. Я тихо разбудила ее перед рассветом.
– Пора идти, – сказала я. – Пока они не проснулись.
– Что? Зачем? – начала спрашивать она, толком не придя в себя после сна.
– Ты знаешь зачем. Мы их обогрели, накормили, но нянчиться с ними мы не можем.
Марк с сыном еще спали, прислонившись к дереву. Я подумала, что Пенелопа сейчас начнет спорить, рассказывать мне про «ответственность», про то, «что он всего лишь ребенок», но она лишь прошептала:
– Ты права.
А потом встала, двигаясь тихонько, как змея в траве.
Мы собрали вещи и ускользнули, не разбудив Марка с сыном. Мне было не по себе, оттого что мы их бросаем, но Пенелопа сложила три ветки в виде стрелы и нацарапала на земле слово «Такет».
– Чтобы не заблудились, – пояснила она, и я возражать не стала.
Когда мы отошли достаточно далеко и небо осветили первые лучи восходящего солнца, я просила у нее:
– Почему ты решила, что они хорошие люди?
– Инстинкт.
– Ты ему доверяешь?
– Да, – твердо сказала Пенелопа. – Только не всегда следую. Как с Джеймсом. Инстинкты говорили мне, что будут проблемы, но он меня очаровал. Больше я такой ошибки не совершу.
Я рассмеялась.
– Мое нутро ничерта о людях не знает. Оно мне твердило, что все слова Колби – чистая правда. И с Крегаром то же самое.
Пенелопа тоже рассмеялась и сказала, что мне лучше лес слушать.
– Оно только раз не ошиблось, когда велело держаться подальше от Лайон, а еще лучше, бежать от нее, куда глаза глядят.
– Она жестокая, – покачала головой Пенелопа. – Рассказывали, что она была шерифом в одном городке к востоку от Вайт-Топа. В игорном доме стрельба начались, и случайно застрелили мальчика, который мыл посуду. Она того мальчишку в глаза не видела, но выследила стрелка до самого Кувер-Сити и прямо там, на вокзале его арестовала. Говорят, привязала его к лошади и тащила всю дорогу до Вайт-Топ.
Я сглотнула едкую желчь и дрожащим голосом спросила, выжил ли тот стрелок.
– После трехдневной скачки? Я слышала, что когда его отвязали и перевернули на спину, на нем ни клочка кожи не осталось. Можно было череп и ребра рассмотреть. Его кости оставляли борозды на дороге. Она всем рассказала, что с ним сделала. Родители убитого мальчика назвали ее героиней.
У меня задрожали руки, и я вцепилась в спиленную рукоять ножа.
– После того случая ее повысили, – сказала Пенелопа. – Она не остановится, пока не поймает Холлета. И бог знает, что она с ним сделает за убийство сына.
Обитатели Такета
МЫ ДОБРАЛИСЬ до Такета на закате. Уставшие и голодные, без гроша в кармане, так что комнату снять и поужинать нам было не на что.
Из головы не выходила история про Лайон. Ее сына убил Крегар, но она-то думает, что я обо всем знала. Или помогала ему и смогу рассказать, где тело мальчика. Ее не переубедишь; оставалось надеяться, что сработает мой план, мой проклятый умный план, ради которого я стерла рукоять ножа в пыль. Черт, он должен сработать, потому что иначе мне придется убегать и прятаться до конца жизни. Мне просто везло – столько раз удавалось выбраться из переделок, но сейчас я чувствовала, что моя удача заканчивается.
Хотя здесь, в Такете, я немного выиграла время. Трудно было назвать его городом, но первое, что я заметила, – наших с Крегаром портретов не было ни на стенах, ни на столбах. Длинные руки Лайон не дотянулись так далеко на север. Пока. Через месяц, может, через два она сюда доберется. Потом мысли о ней и Крегаре вытеснила совсем другая тревога.
Мои родители. После стольких лет, стольких миль и стольких людей между нами мне было трудно поверить, что они так близко. Здесь, на краю мира, несколько домиков были зажаты между Ничем и Нигде. Разум подсказывал, что папа с мамой здесь. Мама писала, что они пойдут в Халвестон, а в конторе, выдающей разрешения, сказали, что они в Такете. Там не было документов об их смерти. Все указывало на то, что они здесь, но мое нутро сжималось, предупреждая: «Элка, не будь дурой. Такого везения не бывает».
Я смотрела на людей на улицах Такета. Вон та женщина, спящая на крыльце, может быть моей мамой. А мужчина, толкающий тележку, вполне может оказаться моим папой. Я ведь понятия не имела, как они выглядят.
