Она подтолкнула брата локтем, и он поморщился, словно не одобрил шутку. Пенелопа улыбнулась Марку как тогда, в лесу, и ее глаза вспыхнули. Меня аж передернуло от мысли, что придется с ними целый вечер болтать.
Джози повела нас мимо амбара и древесных складов к дому, стоящему посреди поля. Я только по забору поняла, что это именно поле, а не обычная земля. Заборы я терпеть не могу. Они растут из земли, словно острые зубы, – зазеваешься чуток, и капкан захлопнется. Вроде как пасть, готовая тебя проглотить. Люди их ставят, чтобы показать всему миру: «Это мое!»
Дом был старый, видать, еще до Большой Глупости построен, и наполовину каменный. Я в таких здоровенных еще ни разу в жизни не была. Лестница вела на второй этаж, а по обе стороны от нее располагались спальни. Ковер на полу протерся до дыр, по стенам бежали трещины, картины в деревянных рамах висели криво. Пахло дымом и соусом барбекю, с другого конца длинного коридора доносился звон посуды. Еще люди. Больше выбора для Крегара.
Муж Джози, бледный, как молоко, стремительным шагом вышел из кухни, улыбаясь и вытирая руки о полотенце. Джетро. Джози и Джетро. Их имена звучали как музыка, и двигались они, словно в танце – обнимали друг друга, целовали нас в щеки, пожимали руки мне, Пенелопе и Марку, и все это сразу. Он был родником, а она водой в нем. Стремительный поток и водная гладь.
Было в них что-то такое, что согрело меня, и я растаяла. Я их еще прокляну за это, когда придет зима, и моя жизнь покатится к чертям, но пока я радовалась теплу, еде и компании. Мы вшестером сидели вокруг обшарпанного кухонного стола. Джетро шуровал в кастрюлях и накладывал полные тарелки ребрышек с картошкой и овощами. Я глотала еду, словно в последний раз в жизни, и когда смотрела на сидящего рядом мальчика, мне казалось, что так оно и есть. Малыш с горящими глазами запихивал в рот целые жмени картошки. Я не знала, что и когда должно случиться. Теперь-то знаю. Но тогда инстинкты и мозги тщетно пытались меня предостеречь.
Демон в моих кишках удобно устроился и отгородился забором. Если бы не Пенелопа, я бы давно сбежала из этого дома. Почти весь вечер я просидела тихо, не поднимая глаз. Скоро Джози перестала донимать меня вопросами, а малыш уснул, прислонившись к моему плечу. Все смеялись. Я молчала.
Марк и Пенелопа засыпали друг друга вопросами: «А почему у тебя нога забинтована?», «А откуда ты идешь?», «Вайт-Топ? Красивый город». Они повернулись друг к другу и больше ни на кого за столом не обращали внимания. Джози и Джетро тоже не отрывали глаз от Пенелопы. Еще бы, она такая красавица и заставляла всех вокруг радоваться. Она даже малышу понравилась. Значит, вот как бывает у нормальных людей. Они наслаждались разговором, и я вдруг поняла, что рада за Пенелопу, которой выпал шанс поболтать с кем-то, кроме меня.
Опустилась ночь, и нам с Пенелопой постелили в одной комнате. Там были две узкие кровати и столик между ними, но даже под теплым одеялом я все равно не могла успокоиться и уснуть. Закрывала глаза и сразу видела Крегара. Видела, как он заходит в дверь или забирается в окно. Видела, как он стоит у моей кровати, держа в руках окровавленный скальп.
Пенелопа спала как убитая. Однако открыла глаза еще затемно и, кутаясь в одеяло, спросила:
– Нервничаешь?
– С чего мне нервничать?
Есть с чего.
– Ты когда в последний раз видела родителей?
Я пожала плечами. Не помню, когда я их видела. Если честно, я их вообще не помнила. Я чувствовала себя так, словно охотилась за гусями, которые давно улетели на юг.
– Тебе не обязательно идти, – сказала я. – Оставайся здесь.
Пенелопа взглянула на меня, приподняв брови, сжала зубы и заявила, чтобы я заткнулась и начала одеваться.
– Мы выходим после завтрака.
Так мы и сделали. На завтрак была яичница с толстыми ломтиками бекона. Мы пообещали нашим хозяевам, что скоро вернемся. Пенелопа улыбнулась и поцеловала в щеку Марка и мальчика. Ну, а я не из тех, кто целуется.
Ходьба немного успокоила мои нервы. Пока ты идешь, ты вроде как нигде. Я могла бы шагать и шагать вечно. Мы с Пенелопой почти не разговаривали. Она смотрела на карту, чтобы не сбиться с пути, а у меня на сердце лежал камень. Тяжелый и холодный. В каждом мужчине, идущем навстречу, я видела Крегара, а когда мы зашли в лес, мне начало казаться, что он прячется за ближайшим деревом. Его глаза смотрели на меня из каждого ручья. Я нутром чувствовала, что пройдет совсем немного времени, и эти видения станут реальностью. Он скоро будет здесь. Но и я, наконец, пойму, что означали те слова в подвале преподобного.
Скоро. Дверь в моей голове ходила ходуном, готовясь сорваться с петель.
Родители мне помогут, они защитят меня. Ведь они мои родители.
– Почти пришли, – сказала Пенелопа. – Вот кряж, отмеченный на карте. Их участок должен быть с другой стороны. Если пойдем вдоль реки, будем там через час.
Так близко. У меня аж желудок скрутило. Я всегда представляла, как родители бегут мне навстречу с распростертыми объятиями, крича от радости, что дочка, которую они оставили столько лет назад, вернулась к ним, и разбрасывают золото, словно конфетти. Даже не задумывалась, что может быть по-другому. Однако здесь, далеко на севере, зима не просто превращает тебя в лед, высушивает кожу и останавливает сердце. Она замораживает тебя изнутри. Люди здесь твердые, как камни, они встречают гостей с ружьем, и мои родители, наверное, такие же.
Мои родители
УЧАСТОК НА РЕКЕ ТИН, принадлежавший папа и маме, находился с внутренней стороны излучины. Получалось что-то вроде кармана, а горный кряж c другой стороны участка защищал его от непогоды. Пенелопа сказала, что эта река – приток Юкона. Она течет по этой земле, неся с собой золото. В самом центре участка, подальше от разливающейся реки, стояла бревенчатая хижина. За ней росли высокие, разлапистые ели и сосны, взбиравшиеся на горный кряж. Ни одной другой хижины или тропки, ни единой души поблизости. Впервые за несколько месяцев я почувствовала себя в чертовом раю.
Пенелопа с улыбкой подтолкнула меня локтем и уже открыла рот, чтобы позвать хозяев, но я схватила ее за руку.
– Подожди!
Что-то было не так.
Деревянный промывочный желоб, лежащий на траве, зарос мхом. Везде валялись зеленые пластиковые лотки для промывки золота – одни сломанные, другие покрытые грязью. Возле реки ржавел водяной насос. Между забытыми трубами и черпаками пробивались летние цветы.
Тишину нарушали только пение птиц на деревьях, журчание реки да шорохи кроликов и другой мелкой живности. Стук моего сердца. Дыхание Пенелопы.
Я сделала несколько шагов к хижине. Надо быть осторожной. Вдруг папа и мама не разглядели, кто к ним идет, и сейчас ждут за дверью c двустволкой, заряженной дробью? Сердце выскакивало из груди, когда я шагнула на крыльцо.
– Мама? – громко сказала я, чтобы услышали в доме. – Папа?
