Штабс-капитан Бесоев Николай Арсентьевич
Какие причудливые финты выделывает порой судьба! В феврале этого года в компании уважаемого Николая Игнатьевича мы уже ехали по этому маршруту, правда, не в Баку, а в Батуми. Тогда мы должны были извлечь из «застенков кровавой гэб… пардон, жандармерии, будущего вождя и генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Джугашвили, еще не успевшего стать Сталиным. И вот теперь мы следуем туда же почти в той же компании – отсутствует лишь Мехмед Ибрагимович, которому нашлась другая работа. Коба тоже едет с нами, но уже не под конвоем, а наоборот – с грозным документом, подписанным самим самодержцем. Ознакомившись с ним, Николай Игнатьевич лишь покачал головой.
– Да-с, Иосиф Виссарионович, – сказал он, – с такой бумагой вы можете поставить по стойке «смирно» кого угодно, хоть самого генерал-губернатора. Никогда не видал ничего подобного. Завидую-с…
Коба лишь хитро улыбнулся в свои рыжеватые прокуренные усы и пожал плечами. Дескать – а что, разве я виноват в том, что император Михаил Александрович мне сей документ выдал. К тому же с того, кому многое дадено, многое и спросится.
В общем-то он прав. Эта поездка, как я понял из приватной беседы с нашим Дедом, Александром Васильевичем Тамбовцевым, была своего рода генеральной проверкой Кобы на прочность. Михаил, отправляя его в Баку, решил понять – на что способен этот недоучившийся семинарист и беглый ссыльнопоселенец. Ставка была большая – нефтянка «всея Руси». А потому, если Коба успешно справится с порученным ему заданием, то Михаил со временем сделает его своим «ближним боярином». Короче, поживем – увидим.
Да, кстати, с нами в Баку едет еще один довольно примечательный персонаж. Но обо всем по порядку.
Похоже, что у Деда незадолго до нашего отъезда состоялся весьма серьезный разговор с некоронованным королем российской нефти Эммануилом Людвиговичем Нобелем. Сей «главный буржуин» быстро смекнул, чем для него может кончиться разгром бакинской нефтянки и, похоже, проникся всей важностью момента. В подтверждение этого он прислал своего доверенного человека, некоего Юхана Густавссона. Внешне тот выглядел, как типичный швед – голубоглазый и светловолосый. Но в то же время говорил господин Густавссон по-русски без акцента и даже по-волжски окая. Он и в самом деле оказался коренным волжанином. Иван Петрович – так херр Густавссон сразу же попросил его называть – родился и вырос в Царицыне – вотчине Нобелей. Иван-Юхан был в курсе всех дел своего шефа, а также хорошо знал и его конкурентов. Так что, по прибытии в Баку, мы вчетвером должны будем заниматься решением возникшей проблемы сразу с четырех направлений. Коба будет работать через местные организации эсдеков, Михаил Игнатьевич – использовать возможности тамошних спецслужб, господин Густавссон – взывать к разуму нефтяных магнатов, а я, как всегда, осуществлять силовое прикрытие и участвовать в спецоперациях, если они, конечно, понадобятся. Я был почему-то уверен, что без пальбы нам никак не обойтись.
Два первых дня путешествия мы приходили в себя после авральных сборов и массированных инструктажей. Кто отсыпался, кто просто смотрел в окно, любуясь пейзажами среднерусской полосы.
А потом, как-то под вечер, после сытного ужина, мы собрались в салоне классного вагона и разговорились. Вполне естественно, что темой нашего разговора стала нефтяная промышленность Баку. И начал этот разговор – похоже, не без умысла – наш милейший Михаил Игнатьевич.
– Если бы вы знали, господа, – сказал он, – что творится сейчас в Баку. Если на земле существует филиал преисподней, то он находится в «Черном городе». Вы знаете – что это такое?
Коба и господин Густавссон молча кивнули, а я, единственный из всех, не знавший значения этого словосочетания, только покачал головой.
– «Черным городом», Николай Арсентьевич, – назидательно обратился ко мне ротмистр, – в Баку называют район, в котором располагались нефтеперерабатывающие заводы. И назван он так потому, что все в нем черное – земля, пропитанная нефтью, море, от сброшенных туда отходов переработки нефти, и небо – от черных клубов дыма сжигаемого мазута, который пока никому не нужен.
Черные лица, руки и легкие рабочих, трудящихся на нефтеперерабатывающих заводах. Из ста работавших на нефтепромыслах людей до сорока лет доживало лишь трое-четверо. Остальные превращались в калек и умирали в страшных муках. И немудрено, что эти люди, которым, собственно, уже нечего терять, могут по призыву агитаторов-демагогов взять в руки факелы и поджечь нефтяные вышки, заводы и склады с нефтепродуктами.
– Все именно так, Михаил Игнатьевич, – сказал Коба, внимательно слушавший ротмистра. – Условия жизни рабочих на нефтепромыслах просто ужасные. Они живут в бараках, где даже у семейных часто нет своей, пусть и крохотной, комнатушки. Рабочий получает менее одного рубля в день, чего от силы хватает на пропитание самого рабочего, но совершенно не хватает, чтобы содержать семью. Бытовые условия – хуже некуда. Все окрестности нефтепромыслов загрязнены нефтью и продуктами ее распада, в том числе вода в колодцах. Рабочие вынуждены собирать дождевую воду для питья и приготовления пищи. Женщины тряпками собирают нефть вблизи месторождений, чтобы использовать ее для отопления жилья.
И еще, Михаил Игнатьевич. Вы забыли сказать про тех, в чьи карманы поступают доходы от продажи этой самой нефти. Кто-то умирает от болезней в больнице для бедных, а кто-то кутит в Париже, тратя на дорогих кокоток и драгоценности миллионы рублей. Можно, конечно, осуждать доведенных до отчаяния людей за их желание разрушить все вокруг себя, но все же надо попытаться их понять.
– Господа, господа, – замахал руками Юхан Густавссон, – не надо ссориться. Никто не отрицает того факта, что добыча и переработка нефти – дело опасное для здоровья. Но ведь нельзя же взять и заглушить скважины, отправить в металлолом оборудование нефтеперерабатывающих заводов и выкинуть на улицу тысячи рабочих, которые, хотя и с риском для жизни, но честно зарабатывают деньги, чтобы прокормить свои семьи. А насчет кутежей и распутства в Париже, то это, господа, не ко мне. В таких делах не замечен…
– Так что-то же надо делать, – заметил я, – ведь прогресс уже не остановить. Нефть будет всегда нужна, и чем дальше, тем в больших количествах. Нужно совершенствовать ее переработку, чтобы сократить до минимума выброс вредных веществ в море и в воздух. Нужно, в конце концов, платить больше рабочим, чтобы они, скопив достаточную сумму, уволились бы с нефтеперерабатывающих предприятий, и хотя бы остаток жизни прожили в спокойствии и достатке.
– Да, но совершенствование нефтедобычи и ее переработки, а также резкое повышение жалованья для рабочих, – тут Коба посмотрел на представителя господина Нобеля, – это резкое снижение прибыли тех, кто владеет скважинами, заводами, складами, танкерами. Они к этому готовы?
Ротмистр Познанский с сомнением покачал головой, а господин Густавссон развел руками – дескать, пожелания эти, хоть и благие, но вряд ли выполнимые.
– Знаете, – сказал Коба, – я читал в одной книге про то, как ведут себя звери во время лесного пожара. Во время этого бедствия, грозящего смертью в огне и хищникам, и их жертвам, звери забывают о своей вражде и спасаются все вместе. По-моему, и люди должны поступать так же. А опасность, которая грозит нефтепромыслам Баку, вполне реальная. На долю нефтепромыслов Баку приходится девяносто пять процентов всей добычи нефти в России. И вы прекрасно понимаете, что произойдет, если нефтепромыслы в Баку в один момент превратятся в пепел…
