– Ну, как он? – спросила Яэль. – Как прошел его визит к вам?
– Прекрасно. Похоже, что он в хорошем расположении духа.
– Да. Он выглядит счастливым.
Гадди тем временем догнал отца и толкнул его в спину. Обернувшись, отец обнял его и стал целовать с таким энтузиазмом, что, честно говоря, поразил меня. Мальчик тоже, как мне показалось, удивился не меньше, и все смотрел на свой локомотив, который не выпускал из рук. Они вернулись к нам, держась за руки. Яэль поднялась, чтобы обнять отца. Его лицо было мокрым, волосы тоже. От него исходил едва ощутимый запах рвоты.
– Что-то мне не совсем хорошо. Сам не знаю, что со мной… так внезапно…
Не глядя на него, Кедми сказал:
– Это от страха.
– Страха чего?
– Не будем об этом…
Отвратительная личность с отвратительным чувством юмора.
Отец попробовал сесть, но Кедми тут же начал им командовать:
– Вам нужно что-нибудь съесть. Никогда не помогаю человеку, который отказывается от пищи.
– Сядь, папа, – сказал я. – Пойду принесу тебе чего хочешь. Чего мне взять?
– Только стакан чаю и пирожное. Или что-то вроде. Э-э… постой минутку…
Он достал свой бумажник и вынул из него несколько долларовых банкнот.
– Мне они не нужны, – сказал я.
Кедми игриво подплыл к нам:
– Вы до сих пор еще не расстались со своими долларами, Иегуда? А? Вот что значит практичный человек. Знаете, что доллар, обмененный завтра, стоит двух, обмененных сегодня?
Отец нетерпеливо оборвал его:
– Есть здесь поблизости хоть какой-нибудь приличный банк?
– Не сейчас, не сейчас, – не сговариваясь, откликнулись мы хором.
– Но я хочу… мне надо… я должен…
– Ладно, – сказал Кедми. – Раз так… давайте их сюда. Сейчас я все устрою. Сколько вы хотите обменять?
Отец протянул Кедми стодолларовую бумажку. Кедми посмотрел на нее на просвет, ухмыляясь. «Сейчас у нас ходит здесь масса фальшивок», – пояснил он. Затем взглянул на свою газету, отыскивая сегодняшний обменный курс, и показал его отцу.
– Отлично, отлично, – пробормотал отец, не скрывая отвращения.
Я пошел к прилавку, чтобы выбрать ужин, и вернулся, осторожно неся поднос. Некоторое время я молча разглядывал их, пытаясь разобраться в своих чувствах. Гадди не сводил глаз с подноса в моих руках. Отец протянул мне несколько банкнот и подтолкнул их ко мне, не обращая внимания на ухмылку Кедми. Яэль не сводила глаз с отца и молчала. Где в эту минуту могла быть Дина? Публика все прибывала и прибывала. Это было как прилив. Непрерывно дребезжали тарелки. Иерусалим казался явлением из другого мира. Обычное утро. Весьма поучительно, в это время заканчивались первые лекции. Кедми продолжал суетиться, переговариваясь с посетителями, листавшими газеты. В какой-то момент он тайком подсунул мне стопку документов.
– Если ты незаметно сможешь перехватить ее, попробуй настоять (но без ненужного нажима), чтобы она хотя бы взглянула на это. Здесь – копия соглашения о разводе, которую я приготовил для нее.
– А почему я?
– Если не ты – больше некому. Держись твердо. Кроме тебя, больше некому.
Я не нашелся что сказать.
В два часа мы уже стояли у вагонов. Кедми запихивал нас поочередно внутрь, как если бы мы были багажом, затем отыскал наши места, показав проводнику билеты. Отцовский саквояж он засунул в багажное отделение, выдав ему взамен прозрачную пластиковую папку горчичного цвета с вытисненной надписью: «Главный раввинат». Не было ни мельчайшей детали, о которой он позабыл бы, и любое действие он сопровождал идиотскими шуточками. В своем неповторимом стиле. Как моя сестра ухитряется жить с подобным типом? Но Яэль была такой всегда – чуть рассеянной, мягкой, едва ли не заспанной, готовой принять все как есть и уступить по любому пункту, не вступая в спор, и она разрешает ему совать свой нос в то, что его совершенно не касается, включая содержимое ее кошелька.
– Чем это все вы так озабочены? – крикнул он нам с платформы. – Не беспокойтесь… это самый лучший из всех возможных поездов в мире. Такого случая вам в жизни больше не представится. А я приеду, чтобы забрать вас в пять… самое позднее – в половине шестого. Гадди… постарайся не забыть в вагоне свой локомотив. И попроси своего дядю, чтобы показал тебе всё внутри.
Помахав нам еще, он исчез, оставив нас в пустом вагоне одних, вырванных из времени. Неожиданное приключение, которое Кедми навязал нам ради мальчика. Черт бы их всех побрал! Что я здесь делал? Я сам удивлялся себе. Я устал как собака и чувствовал себя так, словно меня разбил паралич. Тем временем Яэль открыла большую пластиковую коробку, вытащила из нее огромный синей шерсти шарф и цветастую куртку – для того, оказалось, чтобы он вручил это матери как подарок. Он не без удовольствия принял все это, после чего они вместе принялись спарывать израильские этикетки. Поезд потихоньку набирал ходу. Путь пролегал через огромные ворота, мимо уходящих в небо кранов, оставляя позади грязные стены складских помещений и фабрик, пакгаузов и мрачных гаражей, внезапно без видимой причины притормаживая, чтобы тут же рывком отправиться дальше, едва не задевая боками внезапно появлявшиеся то тут, то там неведомого назначения постройки. Отец сидел неподвижно, но говорил не умолкая, останавливаясь лишь для того, чтобы прикурить очередную сигарету. То и дело поправляя падавшие на лоб волосы, он тряс наше родословное дерево – кто, где, что и как. Через равные промежутки он обещал замолчать, «не произнося больше ни слова». Это обещание касалось и все приближающейся встречи с матерью. «Я буду нем как могила, говорить будете только вы. Аси начнет первым». И который раз рассматривал папку, что дал ему на прощание Кедми, пытаясь уяснить ее содержимое.
Я решил устроить Гадди экскурсию по вагонам. Мы побрели в самый хвост, дошли по коридорам до выхода на последнюю площадку и там стояли, шатаясь, и глядели через заднее окно, как возникают, сплетаясь, рельсы, как они вьются по земле, заросшей сорняками, исчезают и появляются вновь и как стихает вдали грохот вагонных колес. Мальчик тихо стоял возле меня, уменьшенная копия Кедми, но много, много более приятная копия, игрушечный паровоз в одной руке, а другая крепко прижата к груди. Он стоял у окна, словно приклеенный. Я тем временем достал документы, которые Кедми дал мне, и попробовал вчитаться в текст. Он касался их развода. Жесткая профессиональная фразеология, там и здесь перемежавшаяся сентиментальными клише вставок. Последняя страница содержала домашний перечень – инвентарное перечисление собственности, подлежащей разделу. С видимым удовольствием, которое невозможно было скрыть, Кедми перечислял все, что можно было перечислить: начиная с мебели и кончая чайными ложечками, оценивая каждую вещь с точностью до цента. Меня всего трясло от ярости. Где сейчас Дина? Что мне делать с ней?
Потребовался целый час, чтобы добраться до Акко. На станции мы поймали такси и двинулись к зданию раввината, стоявшему неподалеку от окруженной стенами гавани Старого города. «Здесь вы должны меня подождать», – заявил отец с неожиданной для него твердостью. «Это не займет много времени». И мы остались наедине с такси, окруженные стоящими туристическими автобусами, лавочками, торгующими фалафелем, и старыми крепостными стенами древней цитадели. Шофер выбрался наружу и стал вытирать ветровое стекло. Гадди катал свой паровоз туда-сюда по заднему сиденью. Яэль, прижавшись ко мне, выглядела виновато. Задумывалась ли она когда-нибудь о серьезных вещах? Если нет – сейчас было самое время наверстать упущенное. Думай, Яэль, думай… мы должны продумать вместо нее все, пока еще ни один документ не подписан.
