– Все тут, – вынес он вердикт.
Бреккер оглянулся через плечо и подозвал Кювея. Мальчик сделал несколько шагов, и Ван Эк указал ему встать рядом, похлопав его по спине.
Каз поднялся.
– Что ж, Ван Эк. Я бы и рад сказать, что с вами приятно иметь дело, но я не настолько хороший лжец. Мы пойдем.
Купец сделал шаг вперед, заслонив собой Кювея, и произнес.
– Боюсь, я не могу этого допустить, господин Бреккер.
Каз оперся на трость и пристально посмотрел на Ван Эка.
– Какие-то проблемы?
– Я насчитал несколько прямо перед собой. Вам ни за что не покинуть этот остров.
Мужчина достал свисток из кармана и выдал высокую ноту. В тот же миг его слуги достали оружие и откуда ни возьмись налетел воющий ветер. Начался чудовищный шторм, который вихрем закрутился вокруг островка; море заволновалось.
Матросы на баркасе бригантины подняли руки, и волны за их спинами выросли.
– Проливные, – рявкнул Матиас, потянувшись за ружьем.
Затем с палубы бригантины спрыгнули еще две фигуры.
– Шквальные! – крикнул Джеспер. – Они под действием парема!
Шквальные закружились в небе, ветер вокруг них превращался в смерч.
– Вы припрятали часть запаса, который Бо отправил совету, – прищурил глаза Каз.
Шквальные подняли руки, и ветер пронзительно завыл.
Джеспер достал револьверы. Разве он не хотел по чему-то пострелять? «Полагаю, это место действительно приносит удачу, – подумал он с нетерпением. – Похоже, мое желание вот-вот исполнится».
45. Каз
– Сделка есть сделка, Ван Эк! – Закричал Каз, стараясь перекричать шум нарастающей бури. – Если Торговый совет откажется держать свое слово, никто в Бочке никогда больше не станет иметь с вами дело. Ваши обещания ничего не стоят.
– Это было бы проблемой, господин Бреккер, если бы совет знал об этой сделке.
И тут его словно обожгло. Он все понял.
– Они никогда не принимали в этом участие, – прошептал Каз. Почему он поверил, что Ван Эк действовал с благословения Торгового совета? Потому что тот богатый, честный купец? Потому что он одевал собственных слуг и солдат в фиолетовую форму городской стражи? Каз встретился с Ван Эком в пустовавшем доме другого купца, а не в правительственном здании, и он купился на обычную подставу. Ситуация с Герцуном и кофейней повторилась, только теперь Каз был достаточно взрослым, чтобы лучше думать головой.
– Вы хотели заполучить Юл-Баюра. Вам нужна формула парема.
Ван Эк подтвердил догадку, кивнув головой.
– Нейтралитет – это роскошь, которой Керчия наслаждалась слишком долго. Члены совета думают, что их богатство защитит их, что они могут просто сидеть в сторонке и пересчитывать купюры, пока мир рушится.
– Но вы не такой?
– Именно. Юрда-парем – это не тот секрет, который можно спрятать, уничтожить или запереть в хижине на границе с Новым Земом.
– Значит, все ваши разговоры о торговых потоках и обвале рынка…
– О, все произойдет, как я и предсказал, мистер Бреккер. Я на это рассчитываю. Как только совет получил весточку от Бо Юл-Баюра, я начал скупать плантации юрды в Новом Земе. Когда парем ворвется в мир, каждая страна, каждое правительство будут требовать новых поставок юрды, чтобы давать ее своим гришам.
– Хаос, – подытожил Матиас.
– Да, – кивнул торговец. – Воцарится хаос, и я буду его хозяином. Очень богатым хозяином.
– Тем самым вы будете способствовать развитию работорговли и обречете гришей на смерть по всему миру, – сказала Инеж.
Ван Эк поднял бровь.
– Сколько тебе лет, девочка? Шестнадцать? Семнадцать? Народы поднимаются до вершин и падают. Рынки появляются и исчезают. Когда власть переходит в новые руки, кто-то непременно страдает.
– Когда прибыль переходит! – крикнул Джеспер.
Купец выглядел озадаченным.
– Разве это не одно и то же?
– Если совет об этом узнает… – начала Инеж.
– Совет никогда об этом не узнает, – отрезал Ван Эк. – Почему, по-вашему, я взял в компаньоны подонков из Бочки? О, признаю, вы куда более находчивее и умнее любых наемников. Но самое главное – вас никто не будет искать.
Ван Эк подал знак. Проливные покрутили руками. Каз услышал крик и повернулся, чтобы увидеть, как над Ротти зависла водяная спираль. Она врезалась в лодку, оставив от нее одни щепки, и он нырнул в море, чтобы спастись.
– Никто из вас не покинет этот остров, господин Бреккер. Все вы исчезнете, и всем будет наплевать. – Он вновь поднял руку, и проливные откликнулись. На «Феролинд» понеслась огромная волна.
– Нет! – закричал Джеспер.
– Ван Эк! – воскликнул Каз. – Твой сын на этом корабле!
Торговец быстро взглянул на парня. Он дунул в свисток. Проливные замерли, ожидая инструкций. Ван Эк неохотно опустил руку. Волна упала, не причинив никому вреда. Потревоженное море плескалось об борт «Феролинда».
– Мой сын? – переспросил мужчина.
– Уайлен Ван Эк.
– Господин Бреккер, вам наверняка известно, что он уже пару месяцев не живет дома.
– Я знаю, что вы писали Уайлену каждую неделю с того момента, как он ушел, и молили его вернуться. Так не поступают люди, которым наплевать на своего единственного сына и наследника.
Ван Эк рассмеялся – теплым, можно сказать, веселым смехом, однако было в нем что-то нервное и горькое.
– Позвольте мне рассказать вам о моем сыне. – Он выплюнул слово, словно оно отравляло его уста. – Ему было предназначено стать наследником одного из величайших состояний во всей Керчии, целой империи с построенными моим отцом и дедом судами, которые путешествуют по всему свету. Но мой сын, мальчик, от которого ждали, что он будет управлять этой великой империей, не может того, на что способен даже семилетний ребенок! Он может решить уравнение. Может рисовать и прекрасно играет на флейте. Чего мой сын не может, господин Бреккер, так это читать. Он не умеет писать. Я нанимал лучших репетиторов со всех уголков планеты. Испробовал разные методы, тонизирующие и укрепляющие средства, избиение, гипноз. Но он отказывался учиться. Наконец мне пришлось смириться, что Гезен посчитал нужным проклясть меня отпрыском-недоумком. Уайлен мальчик, который никогда не станет мужчиной. Он – позор моего дома.
– Письма… – начал Джеспер, и Каз увидел, как его лицо исказилось от злости. – Вы не просили его вернуться домой. Вы издевались над ним!
Джеспер был прав. «Если ты читаешь это, то знаешь, как сильно я хочу, чтобы ты вернулся домой». Каждое письмо было пощечиной для Уайлена, своеобразной злой шуткой.
