– О, и как же?
Они продолжали в том же духе, подкалывая друг друга, чтобы выжить, как было в ночь кораблекрушения, и отказываясь признавать, что слабеют, что если вскоре они не найдут настоящий город, то долго не протянут. Бывали дни, когда голод и блеск северных льдов заставляли их идти по кругу, возвращаться к тем же местам, натыкаться на собственные следы, но Нина и Матиас никогда не говорили об этом, не произносили слова «потерялись», будто думали, что таким образом признают свое поражение.
– Почему фьерданцы запрещают девушкам драться? – спросила Нина однажды ночью, когда они свернулись под навесом. Холод ощущался даже сквозь шкуры, постеленные на земле.
– Они сами не хотят.
– Откуда вы знаете? Вы спрашивали хоть одну?
– Фьерданских женщин почитают и защищают.
– Что ж, наверное, это мудрая политика.
К тому времени он знал ее достаточно хорошо, чтобы удивиться такой реакции.
– Правда?
– Только подумай, до чего было бы стыдно, если бы тебе надрала зад фьерданская девчонка.
Матиас фыркнул.
– Я бы с радостью на это посмотрела! – весело заявила Нина.
– Не в этой жизни.
– Ну да, посмотреть на это мне не удастся. Только насладиться моментом, когда я сама пну тебя под зад.
На этот раз он все-таки рассмеялся, да так громко, что у Нины завибрировала спина.
– Святые! Фьерданец, я и не знала, что ты умеешь смеяться. Только осторожно, не делай резких движений.
– Меня смешит твоя самонадеянность, дрюсье.
Пришел ее черед заливаться смехом.
– Это, наверное, худший комплимент из тех, что мне доводилось слышать.
– Ты никогда не сомневаешься в себе?
– Постоянно, – сказала она, впадая в дрему. – Я просто этого не показываю.
Следующим утром они направились через ледяное поле, изрезанное неровными глубокими трещинами, стараясь удержаться на твердых участках среди смертоносных щелей и споря о привычке Нины долго спать.
– Как ты можешь называть себя солдатом? Ты бы спала до полудня, если бы я позволил.
– Какое это имеет отношение к качествам солдата?
– Дисциплина. Режим. Для тебя это ничего не значит? Джель, жду не дождусь, когда у меня снова будет своя кровать.
– Ага. Я прямо чувствую, как сильно ты ненавидишь спать со мной. Каждое утро чувствую.
Лицо Матиаса вспыхнуло.
– Почему тебе обязательно надо что-то такое ляпнуть?
– Потому что мне нравится, когда ты краснеешь.
– Это мерзко! Необязательно все опошлять.
– Если бы ты просто расслабился…
– Я не хочу расслабляться.
– Почему? Чего ты так боишься? Что я могу начать тебе нравиться?
Он ничего не ответил.
Несмотря на усталость, Нина вырвалась вперед.
– В этом все дело, не так ли? Ты не хочешь, чтобы тебе нравилась девушка-гриш. Боишься, что если будешь смеяться моим шуткам или отвечать на вопросы, то начнешь воспринимать меня как человека. Это так ужасно?
– Ты и так мне нравишься.
– Что это было?
– Ты и так мне нравишься, – сердито повторил он.
Девушка засияла, чувствуя, как по ее телу прошла волна удовольствия.
– А если серьезно, неужели это так плохо?
– Да! – проревел фьерданец.
– Почему?
– Потому что ты ужасна. Громкая, непристойная и… вероломная. Брум предупреждал нас, что гриши умеют очаровывать.
– А-а, понятно. Я порочная соблазнительница-гриш, обольстила тебя своими чарами! – Она ткнула его в грудь.
– Прекрати.
– Нет, я тебя обольщаю.
– Помолчи уже!
Она танцевала вокруг него на снегу, тыча пальцем ему в грудь, живот, бока.
– Господи, какой же ты твердый! Такое произведение искусства требует немалых усилий. – Он засмеялся. – Сработало! Соблазнение началось. Фьерданец повержен. Ты бессилен против моих чар. Ты…
Лед под ее ногами проломился, и Нина сорвалась на крик. Она вслепую замахала руками, пытаясь схватиться за что-нибудь, что остановит падение. Ее пальцы царапали лед и камни.
Дрюскель схватил ее за руку, и девушка вскрикнула от боли, ибо он чуть не вырвал ее из сустава.
Так она и зависла над пустотой; единственное, что удерживало ее от падения в зияющую ледяную пасть, – это рука Матиаса. Она взглянула ему в глаза, и на миг ей почудилось, что он ее отпустит.
– Пожалуйста, – взмолилась она. По ее щекам текли слезы.
Он перетащил ее через кромку льда, и они медленно поползли к твердой почве. Затем легли на спину и попытались отдышаться.
– Я испугалась… испугалась, что ты меня отпустишь, – выдавила Нина.
Последовала длинная пауза, а потом он выпалил:
– Я думал об этом. Всего секунду.
Девушка издала смешок.
– Все нормально. Я бы тоже об этом подумала.
Фьерданец поднялся на ноги и протянул ей руку.
– Меня зовут Матиас.
– Нина, – ответила она и пожала ее. – Приятно познакомиться.
Кораблекрушение случилось больше года назад, но казалось, будто с того времени не прошло и дня. Иногда Нине хотелось вернуться назад, когда все еще было хорошо, к тем долгим дням на льду, когда они были просто Ниной и Матиасом, а не гришом и охотником на ведьм. Но чем больше она об этом думала, тем яснее понимала, что они просто обманывали себя. Те три недели были ложью, которую они выдумали, чтобы выжить. А правда – это кострище.
– Нина, – позвал Матиас, уже почти переходя на бег позади нее. – Нина, ты должна вернуться к остальным.
– Оставь меня в покое.
Когда он взял ее за руку, она развернулась и сжала кулак, перекрывая ему доступ к воздуху. Любой другой сразу бы отпустил ее, но Матиас был натренированным дрюскелем. Он схватил ее вторую руку, прижал к телу и крепко обхватил девушку, чтобы она не могла воспользоваться ею.
– Перестань, – тихо сказал фьерданец.
Она пыталась вырваться, свирепо глядя на него.
– Отпусти меня.
– Не могу, пока ты представляешь угрозу.
– Я всегда буду для тебя угрозой, Матиас.
Уголки его губ приподнялись в грустной улыбке. В глазах была печаль.
– Я знаю.
Хельвар медленно отпустил ее. Нина шагнула назад.
– Что я увижу, когда мы прибудем в Ледовый Двор? – требовательно спросила девушка.
