На лице первого храмовника заиграли желваки, но не более того.
– Пусть ваш путь освещают боги, – проскрежетал сквозь зубы, а Иттан в благодарность кивнул.
Арно, Локк и молчун, уже подготовленные, без пререканий собрались у ворот (хотя к чему ворота, когда пройти можно сквозь стену?). Тая чесала в макушке и поглаживала кулон, висящий на шее.
Под танец падающих снежинок поисковики двинулись к завесе.
Лес был по-особенному тих, как в предвкушении бури. Потому эхо шагов дробилось на удары сердца, и Иттан, сам того не желая, нервничал. Перебирал в пальцах завязки сумки, поглаживал рукоять меча. Прислушивался и постоянно озирался.
Тревога расползалась маслянистым пятном по животу.
Но по дороге им не встретилось ни единой живой души.
– Не к добру, – выразил общее состояние Локк.
Арно поежился. Тая шагнула вперед, загораживая собой Иттана, и тот, несмотря на напряжение, усмехнулся. Защитница!
– Не переживай. – Он украдкой коснулся кончиков ее пальцев. – Все хорошо.
– Да, – прошелестела она, ежась.
– Ну что нюни распустила? – с напускной язвительностью влез Арно. – Ничего с нами не случится, соберем соль – и обратно.
– Ох уж эти женщины, – поддержал Локк. – Моя, помню, все уши прожужжала, что в погребе кто-то возится. Житья не дала. Я всех богов припомнил, пока лез туда. А там – крыса, и всего-то. Я вытащил ту за хвост, тащу жене. Извивается, зараза, за палец укусила. А женушка визжать стала. Ну не дура ли? С другой стороны, уехал от нее на год – и скучаю. Как она там, без меня? Ну да ладно, зато привезу денег, заживем с ней по-человечески.
Под его разговор с самим собой поисковики дошли до берега реки.
Завеса ожила. В ее мерцающей темноте растекалось нечто густое и вязкое, обволакивающее, горчащее на языке. И вновь боль. Зов. Ее плач, рокочущий в застывающей воде.
– Воняет чем-то… – буркнул Арно, зажимая нос.
В следующий миг его глаза расширились. По губам потекла кровавая капля. Удар сердца, и вертлявый парень упал лицом в соль, перемешанную со снегом. Из его спины, ровнехонько под лопаткой, торчал метательный кинжал. Вошел глубоко, по рукоять.
Тая завизжала так оглушительно, что с поисковиков разом слетело ошеломление. Выхватив оружие, они встали в хлипкое подобие круга, правда, вместо себя в центр Иттан впихнул девушку.
– Иттан! – взмолилась она. – Уходи!
– Молчи!
Притаившихся тварей было чуть больше десятка, зато каких: в кольчугах, с топорами и стрелами. На морды надеты шлемы с забралами. До сегодняшнего дня они пользовались ржавым оружием, незнамо где взятом, не утруждали себя одеждой. Но не теперь. Твари были готовы к битве.
В отличие от поисковиков.
Удары сыпались градом. Свистели стрелы. Тварям не хватало организованности, но они брали скоростью. Выпад за выпадом. Без передышки. Пришлось рассредоточиться. Молчун, по пояс забравшись в воду, свистнул в два пальца.
– Идите сюда, гады! – поманил он указательным пальцем.
Локка теснили к лесу. Коротышка отмахивался мечом, но один удар пришелся вскользь по груди. Второй зацепил бедро.
Иттан оберегал Таю и потому был особо уязвим. Притянул к себе застывшую на одном месте – хотя бы не мешалась – девушку, которую чуть не задела стрела.
Поворот. Скачок. Прыжок. Топор скрестился с лезвием меча, высекая искры.
Завеса тянула к себе.
– Спрячься во мне, приди, стань моим. Бейся ради меня. Уничтожай.
И твари – Иттан догадывался нутром – тоже слышали этот зов.
Тьма в ней ширилась, протянула туманные пальцы.
Локк вскрикнул от боли.
– Будь со мной, и я отпущу их, – убеждала завеса сладострастно.
– Заткнись! – выкрикнул Иттан в пустоту.
В ту же секунду получил под дых эфесом. Не острием, но тоже мало приятного. Согнулся пополам. Задохнулся болью.
Он не понял, откуда взялся визг и что за тень мелькнула справа. Она кинулась на тварь, вцепилась всеми конечностями в нее, завизжала дурниной.
Тая!
Еще чуть-чуть, и ее разорвут на части.
Нет, не разорвут – утащат.
Тварь, перекинув брыкающуюся девчонку через плечо как мешок, направилась к завесе. Тая верещала и отбивалась. Коса, точно маятник, качалась из стороны в сторону. Кулачки сучили по кольчужной коже.
До завесы пять метров, три, два. Несколько шагов.
Если она окажется там, то не сможет найти выход. Или лишится рассудка. Навсегда свихнется, а вместе с ней свихнется и Иттан, потерявший смысл существования. Сердце на миг остановилось. Только на миг, потому что потом забилось быстрее, чаще.
Иттан прорывался, круша налево и направо. Меч резал, рубил, бил без разбора. Склизкая кровь заляпала драгоценную соль, лицо, волосы. Перед глазами все алело.
В последний миг Иттан схватился за холодную ручку, выдернул девушку из бездны.
И рухнул внутрь завесы, подпихнутый чьей-то когтистой лапой.
Часть третья
Да прозреет тот, кто слеп
Глава 1
Тая
Никогда еще я не была столь мала и незначительна, как в тот бесконечный час, когда сидела, притянув колени к груди, всматриваясь в пустоту. Берег был пуст. Снег растаял. Локк умер, прижимая свой меч словно ребенка. Молчун сцепился в последней схватке с подводником и вместе с ним скрылся под водой.
Остальные подводники ушли. Просто шагнули в завесу, не обращая внимания ни на меня, ни на что кругом.
Я не сдвинулась с места. Песчинка в море смерти и одиночества. Ни на что не годная. Бесполезная. Незначительная. Шагнуть вслед за Иттаном – значит раствориться в черноте. Остаться тут – и быть уничтоженной при следующем наступлении. Уйти – признать потерю.
Почему он кинулся за мной? Ну зачем?.. Чтобы я существовала с непосильным грузом воспоминаний? Я вздрагивала, когда в кронах заплетался ветер. Зажимала уши руками. Боялась.
Ненавидела себя – за то, что не смогла уберечь Иттана от беды.
Ненавидела его – за то, каким необходимым он стал. Как воздух. Даже нужнее.
А секунды пересыпались в минуты, и вскоре холодное солнце высветило берег реки рыжим. Молочная пелена покрывала воду. Я комкала в руке сырой песок.
И не сразу очухалась, когда из завесы вывалился светловолосый человек. Он, рухнув на живот, долго не мог надышаться.
– Живой! – Я бросилась к Иттану.
Мужчина поднялся как опоенный дурманным зельем. Стоял он нетвердо, часто моргал и водил перед собой руками. А я целовала его: в аристократичный нос, и в тонкие губы, и в брови. Рыдая от облегчения, бормотала что-то нелепое, а Иттан твердил:
