Эдик, вождь беспризорников, чумазый гаврош из Кировской области, любил смотреть в небо – глаз не мог оторвать от аэропланов и самолётов. На земле в те годы было безрадостно, крона семейного древа не могла укрыть и защитить; но в небе всё было иначе. Стремительные рокочущие птицы над головой, имена лётчиков-героев – Супрун, Стефановский, Малышев, Жданов, Кабанов, Бахчиванджи…
Когда-нибудь к ним добавится его фамилия – ну и что, если она немецкая! Он прославит своё имя в воздухе, он будет испытывать чудо-машины и совершать подвиги.
Вот, например, Бахчиванджи – тоже не русское имя. Грузинское, турецкое?
Оказалось, что греческое, но говорить об этом было в те годы не принято. Совсем недавно лётчик Бахчиванджи геройски погиб во время испытаний нового реактивного самолёта БИ-1 над свердловским посёлком Кольцово. Эдик слышал, как про Георгия рассказывает радио – торжественные металлические голоса клялись, что подвиг его не забудется.
2
Георгий Бахчиванджи родился далеко от свердловского посёлка Кольцово – в станице Бриньковской, под небом Краснодарского края. Он тоже в раннем детстве лишился матери – но у Эдика-то мама жива и обязательно найдёт его, а маленький Гриша даже толком и не помнил свою мать, казачку Марию Ефимовну Ему было два года, когда она умерла, и отец, Яков Иванович, женился на вдове Агнессе Степановне Гринько. Агнесса Степановна стала для Гриши и старшего Ильи заботливой, нежной матерью. Только в сказках мачехи злые, думал Гриша, а в жизни всё иначе, на то она и жизнь. Биография Агнессы Степановны была причудливой: в юности она вслед за старшими братьями уехала в Нью-Йорк, где работала на трикотажной фабрике, вышла замуж за библиотекаря-революционера, родила дочь Олимпиаду и сына Всеволода, стала вдовой, а после 1917 года с детьми вернулась на родину. В сельской местности прокормиться было легче, чем в Москве, – вот она и уехала в село Берестовое, тридцать пять кэмэ от Бердянска. На мельнице, в соседнем Троицком, познакомилась с Яковом Ивановичем Бахчиванджи – тот тоже вдовый, с двумя сыновьями… «У тебя двое, у меня двое, вместе легче растить будет».
Слова «мачеха» (ну что за слово – будто чихнул кто!) Григорий не произнёс ни разу, любил, берёг и защищал Агнессу Степановну, учил младших детей (родилось ещё пятеро, семьи, как и деревья, были тогда большими) заботиться о маме. И она – как подхватила двухлетнего малыша на руки в день встречи («Гришечка, Гриша!»), так и не выпускала бы, но, увы, детям в семье Бахчиванджи рано довелось повзрослеть. Когда семья перебралась в Мариуполь, на остров Бузиновку, Гриша начал работать вместе с отцом на заводе имени Ильича – стал слесарем-трубопрокатчиком, следил за охлаждением печей. Он с малых лет был неравнодушен к технике – ив литейной мастерской успел поработать, и помощником машиниста. В свободное время ремонтировал посуду, музыкальные инструменты, да, в общем, всё, что нуждалось в починке, мог исправить и наладить. А смотрел всё равно – выше. В небо. Наблюдал за птицами – не как поэт, мечтатель или орнитолог, нет, Гриша пытался понять, как они летают. Птица – вот настоящее чудо! Маленький живой самолёт, у которого есть и крылья, и лапы-шасси, и встроенный компас. Как-то раз Григорий собрал модель самолёта из дранок, но он, зараза такая, летать не пожелал. Ничего, однажды у него всё получится – и он тоже поднимется в небо.
В 1931 году Григория Бахчиванджи призвали в армию. Разумеется – в авиацию: судьба его была начертана на небесах, инверсионными следами. Оренбургское лётное военное училище он окончил сразу по двум специальностям: лётчик – это раз, техник по вооружению – два.
3
Пройти по конкурсу в училище и стать лётчиком-испытателем вместе с Эдуардом хотели ещё двести шестьдесят человек. До финала добрались шестнадцать – комиссия просеивала претендентов сквозь мельчайшее сито. Здоровье должно быть безупречным – испытывать новые машины советское государство доверяло лучшим из лучших. Зрение, давление, сердечные ритмы, психическая устойчивость…
К тому времени Эдуард уже ничем не напоминал чумазого гавроша-беспризорника. Хороший рост, крепкое телосложение, красивое, чуточку холодноватое лицо. Десять лет назад милиционер, знавший всех кировских беспризорников по имени, выдернул его из толпы «коллег»:
– Эдик, тебя мать разыскивает!
Тогда бывшие заключённые могли подавать просьбы о восстановлении семей – и мать, освободившись, действительно нашла сына в Кирове. Это был один из первых счастливых случаев в его жизни – уже смирившись с собственным сиротством, он снова обрёл семью. А дальше нужно было идти вперёд и смотреть вверх. В общем, он так всегда и делал – ничего интересного под ногами не разглядишь, всё лучшее – за облаками, в небесах.
Посёлок Водный, Коми АССР. Напротив дома – тюрьма, соседи – бывшие сидельцы, зато здесь есть настоящая школа, и у него теперь – настоящий портфель, учебники, тетради! Десятилетний Эдик поступает в первый класс – он плохо владеет русским языком, хорошо – немецким и просто отлично – языком улицы. Учительница русского и литературы, ленинградка, жена политзаключённого, начала давать ему книги, одну за другой. Учителя-словесники – лучшие психологи, и вот уже русский язык – широкий, бескрайний, как майское небо, – стал родным для мальчика.
При этом каждый день, да не по разу, его называли то немцем, то фашистом – в зависимости от ситуации и характера собеседника. В те времена, впрочем, то были синонимы – немец и фашист, какая, в сущности, разница.
Можно было, полная паспорт, записаться русским – и председатель поселкового совета на это всячески намекал, согласившись выдать документ лишь с третьего раза. Но если ты начинаешь жизнь с обмана, с предательства собственного рода, в небо тебя точно не возьмут.
Он ведь ещё тогда, беспризорником, всё решил. Выучите я, поступит в лётное – и начнёт испытывать новые сложные машины. Как Бахчиванджи! В школе записался в кружок юных авиаторов при клубе ДОСААФ, изучал теорию и даже поднимался в небо, с инструктором. По-настоящему! Впервые! Был, конечно, на седьмом небе, и в одном, и в другом смысле слова… Самолёты Ан-2 и По-2, до реактивных – как до Луны…
На входе в свердловский Горный институт попытался вытряхнуть из памяти горькие мысли – как лепестки яблоневого цвета, которыми налетевший ветер присыпал ему голову и плечи. Лепестки отряхнулись легко, горькие мысли никуда не исчезли, разъедали душу обидой.
Он никогда не станет лётчиком, потому что не стал по документам русским.
Комиссия из двадцати врачей осматривала претендентов только что не с лупой – желающих стать лётчиками-испытателями (в перспективе – ещё и космонавтами) было куда больше, чем «посадочных мест».
Эдик выдержал все испытания, не срезался на медкомиссии ни в Ухте, ни в Сыктывкаре, но слово из пяти букв в графе «национальность» перечеркнуло все эти достижения. Документы отправили в Даугавпилс, – там находилось высшее военное авиационное училище – счастливый абитуриент готовился к экзаменам, как вдруг пришла повестка в военкомат.
Полковник, в кабинет к которому Эдик явился точно в указанный час (пунктуальность – его особая примета, такая же, как зелёные глаза), сказал, сочувствуя:
