На душе стало так тяжело, что он просто не мог нести этот груз домой, ужинать с женой и с мамой и наслаждаться их любовью так, словно имеет на это право.
Если бы Макс до сих пор жил у Волчеткиных, он доверился бы ему и поговорил о том, что его гнетет, но, несмотря на все уговоры и просьбы, брат съехал накануне свадьбы Руслана и Лизы. Некоторое время все думали, что к Христине, но оказалось, ничего подобного! Бедняга снял квартиру через дорогу от работы и жил там один. Осторожно задав несколько вопросов, Руслан понял, что Макс не настроен обсуждать свою возлюбленную. У Христины тоже ничего не удалось выяснить, она как-то быстро исчезла из жизни их семьи, и после болезни на работу в реанимацию не вернулась. Наверное, мама все знала, но она хорошо умела хранить чужие тайны, так что бесполезно было спрашивать.
Волчеткин с женой много раз звали блудного брата обратно, но Макс категорически отказывался, мол, надо им жить своей семьей, а не какой-то коммуной. И так он уже злоупотребил гостеприимством Волчеткиных, приютивших его после развода.
Руслан чувствовал себя неловко: вроде бы все получалось естественно и логично, но если взглянуть на ситуацию повнимательней, вырисовывалась совсем другая картина. Как на рекламных щитах с меняющимся изображением. Он пользовался помощью брата, пока болел, но как только все наладилось, сразу попросил его на выход. «Какой-то я несуразный человек, – подумал Руслан грустно, – приношу только горе или в лучшем случае хлопоты. Макс выходил меня, а я даже не нашел слов уговорить его остаться с нами. А когда он попал в передрягу из-за своей влюбленности, вытащила его Лиза, а не я. В общем, ничего хорошего».
Руслан растопырил пальцы и пошевелил ими, стараясь убрать накопившуюся за день усталость. Он скучал по хирургии, но все же к лучшему, что не придется больше оперировать, потому что ладони от костылей сбились в хлам. Раньше у него были такие чуткие руки, а теперь стали прямо клешни с мозолями, твердыми, как камень.
Он набрал Лизин номер и сказал, что придет домой поздно, пусть ужинают без него.
– Хорошо, – сказала она грустно.
– Просто много работы.
– Да, Руслан, я понимаю.
– Я знаю, ты у меня умница, – сказал он и сам поморщился, так фальшиво это прозвучало.
* * *
Зиганшин приехал на десять минут раньше, но Галина Ивановна уже прохаживалась возле серого гранитного бортика подземного перехода.
Они долго не могли договориться о месте встречи, в ресторан мама Галя категорически отказывалась, а «просто прогуляться», как предлагала она, Зиганшин считал невежливым. Наконец он вспомнил, как Руслан расхваливал ему свой любимый книжный магазин на Невском, мол, там можно не только литературой затариться, но и интересно провести время, и в кафе посидеть.
Мстислав Юрьевич специально взял запас времени, чтобы найти место для парковки, но внезапно оно освободилось прямо перед его носом, и, не веря своему счастью, Зиганшин с точностью часовщика втиснул свой брутальный джип между двух дамских машинок.
Он прошел галереей Гостиного двора, рассеянно заглядывая в нарядные витрины. Несмотря на яркий блеск стекол, дорогие товары и оригинальное оформление, чувствовалась во всем горьковатая нотка уныния и упадка. Зиганшин решил, что это мерещится ему, или просто он постарел, и ощущение праздника ушло из сердца.
Притормозив возле зеркала, он увидел крепкого русоволосого мужика с обветренной физиономией и тяжелым взглядом серых глаз. Мама находила в нем сходство с Джудом Лоу, но Мстислав Юрьевич считал, что просто она увлечена этим артистом, вот он ей и мерещится везде.
Зиганшин пригладил волосы. Он никогда не думал, красив или нет, но сегодня почему-то захотелось произвести на маму Галю хорошее впечатление.
В жемчужных сентябрьских сумерках Невский казался лихорадочно оживленным, люди двигались так быстро, будто хотели от чего-то спастись, и вообще в воздухе была разлита какая-то тревожность.
Галина Ивановна, не видя его, закурила, и Мстислав Юрьевич спрятался за арку, чтобы дать ей возможность насладиться сигаретой.
«Совсем не изменилась, – думал он, глядя, как она, прислонившись к невысокой гранитной ограде подземного перехода, мечтательно выпускает дым, – только сменила камуфляж на джинсы и ветровку, вот и все».
Тут он внезапно подумал, что если бы не эта пожилая и некрасивая женщина, он мог быть мертвым уже без малого два десятка лет. Если бы не мама Галя, не стало бы у него ни Наташи, ни племянников, ничего!
Он вдруг так остро ощутил себя живым, что закружилась голова, и пришлось несколько раз глубоко вдохнуть.
«Вот стоит человек, подаривший мне шестнадцать лет жизни», – думал он, не понимая, как назвать чувство, овладевшее им.
Любовь? Благодарность? Просто ему хотелось сделать так, чтобы Галина Ивановна была счастлива, вот и все.
Дождавшись, пока она докурит и аккуратно выбросит сигарету в урну, Мстислав Юрьевич вышел из своего укрытия.
В «Парке культуры и чтения» они сразу прошли на второй этаж, в уютное кафе, достаточно тихое для разговора, не предназначенного для чужих ушей.
Устроившись за столиком в самом дальнем углу, они посмотрели друг на друга. Зиганшин растерялся: давно он не пребывал в таком смятении души. Хотелось что-то делать, как-то передать маме Гале свою молодость и силу, поделиться тем, что он взял от жизни за эти шестнадцать подаренных лет.
– Я был у Ярослава, – сказал он, когда официантка приняла заказ и отошла, – не волнуйтесь, Галина Ивановна, он цел и невредим и даже не сломлен духом, чего я, откровенно говоря, очень боялся.
– Спасибо… – собеседница нахмурилась, и Зиганшин понял: она не помнит, как его зовут.
– Митя, – подсказал он тихонько.
– Спасибо, Митя.
– Пока не на чем. Вся работа впереди.
Галина Ивановна вдруг поморщилась и стала сильно тереть ладонью переносицу. Зиганшин заметил, что на глазах ее появились слезы, и отвернулся.
– Что вы, Галина Ивановна, не надо. Не плачьте. Мы сделаем все возможное, чтобы оправдать Ярослава, если он не виноват.
– Да я не поэтому… Просто так странно, что вы хотите что-то сделать для меня, – она всхлипнула и махнула рукой, – я очень чуткая на такие вещи, простите. Обычно люди уходят, считая, раз я их вылечила, то они мне больше ничего не должны. А вы появляетесь, когда я в отчаянии, и сами предлагаете помощь только потому, что когда-то я вас оперировала… Это просто чудо, я иначе не знаю, как назвать.
– Вы только не плачьте, – попросил Зиганшин, с ужасом понимая: еще чуть-чуть, и он сам расчувствуется.
Чтобы не смущать Галину Ивановну, а заодно привести мысли в порядок, он отошел к стойке и попросил добавить к заказу еще воды и чизкейк.
Вернулся, когда она справилась с волнением, и сухо спросил, взят ли уже адвокат?
