Конечно, они поехали в Прованс, и именно так, как ей мечталось – свободными, как летний ветер… только предварительно Костромин все же заказал машину в аэропорту, составил маршрут, руководствуясь пожеланиями жены, а по его ходу забронировал номера в нескольких гостиницах разных городков и поселков, запасся русско-французскими разговорниками и словарями, просидел множество часов в Интернете, выясняя возможные трудности и нюансы местных правил и законов, и обзавелся подробными картами местности.
И получилась у них сказочная поездка.
Просто волшебная, удивительная, в чем-то даже мистическая.
Переполненная любовью!
В каждой минуте, в каждом новом повороте дороги, в каждой новой удивительной встрече с людьми, с природой этого неповторимого края – во всем, с чем они соприкасались, их сопровождала любовь, приправленная запахами и цветовыми оттенками лаванды и винограда, насыщенным вкусом солнечного вина, высоким выцветшим до тонкой голубизны небом…
Эта поездка сохранилась в воспоминаниях Костромина таким тонким изысканным и еле переносимым по чувственности ощущением красоты и любви, от которого каждый раз щемило в груди.
Особенно остро эту тонкую небывалую красоту он прочувствовал в одной случившейся с ними истории.
Они немного запаздывали по составленному Костроминым графику движения, но оба с самого начала поездки не обращали на такие мелочи внимания, решив не ставить себе никаких жестких ограничений, а наслаждаться свободой во всем, в том числе и не быть привязанными ни к каким графикам.
Так вот и получилось, что выехали из одного городка намного позже запланированного, до другого было еще далековато, заметно опускался вечер и уже становилось понятно, что до ночи они в намеченное место не доберутся.
И вдруг из-за очередного поворота дороги, пролегавшей между бесконечными виноградниками, показался рекламный щит. Такой, знаете, стилизованный под старину из грубых досок, на котором старинной вязью было выведено приглашение посетить винодельню и фермерское хозяйство семейства такого-то и продегустировать их продукцию.
– А давай! – лихо предложила Варюха, ткнув в щит пальцем.
– А давай! – согласился Костромин, уже сворачивая на проселочную дорогу в указанную на приглашении сторону.
На небольшом холме расположилась старинная французская усадьба, видная издалека, в окружении столь же старинных платанов и спускавшихся в долину стройных рядов виноградников.
Когда машина подъезжала к усадьбе, до Вари и Юры донеслись звуки классического французского шансона, а в арке, обозначавшей въезд на территорию усадьбы, стояла пожилая женщина, приложившая руку козырьком над глазами, защищаясь от садившегося солнца.
Варвара торопливо перелистнула разговорник, подбирая слова, и, когда они подъехали к женщине, выскочила из машины и начала старательно произносить по-французски:
– Здравствуйте! Можно ли у вас найти постой на ночь?
– По-моему, ты произнесла не совсем правильную фразу, – высказал предположение по-русски Юрий, выходя из машины следом за женой.
– Вы можете говорить со мной на родном языке, – предложила, улыбнувшись, женщина на русском, украшенном приятным, немного грассирующим прононсом.
– О! – обрадовалась Варя. – Вы говорите по-русски, это так здорово!
– Как у каждой неординарной француженки, у меня есть русская бабушка, – с лукавой усмешкой произнесла женщина и пояснила: – А я считаю себя вполне неординарной француженкой.
– И обоснованно, – чуть поклонился ей Костромин, выказывая особую мужскую уважительность.
И было от чего! И на самом деле женщина казалась удивительной, словно перенеслась из другой эпохи, по виду ей можно было дать возраст, скажем, от семидесяти и до дальнейшей неопределенности.
Высокая, стройная с великолепной, королевской осанкой, по-настоящему красивая той удивительной красотой, которую не убивают годы, лишь придавая ей изысканности и выдержанности, густые седые волосы убраны в красивый пучок, длинное, украшенное настоящим кружевом светлое платье, легкая великолепная кружевная шаль на плечах – и потрясающая аура, излучаемая ею.
– Меня зовут мадам Франсина, – представилась она, – вы найдете здесь и пансион, и радушный прием. Подъезжайте к дому, там вас встретит мой сын Пьер.
Они сидели за длинным старым, как сама Франция, столом с мадам Франсиной, двумя ее сыновьями и их женами, с тремя их уже взрослыми детьми и угощались потрясающе вкусными блюдами, весело беседовали и наблюдали за тем, как угасает день.
А потом Юрий с Варварой поднялись в отведенную им комнату на третьем этаже усадьбы. Комната была угловая, с высоченными потолками, с какой-то потрясающей старинной лепниной над изголовьем королевской кровати. Все три ее огромных окна были распахнуты настежь, и невесомые прозрачные занавески летали белыми крыльями, раздуваемые теплым летним ветерком.
Откуда-то доносились звуки французского аккордеона, наигрывающего нежные мелодии, солнце садилось, пронизывая насквозь всю комнату золотисто-оранжевым светом, пахло лавандой, прогретым виноградным листом, изысканной стариной, великолепным вином и счастьем… бесконечным прозрачным, высоким счастьем!
На широком подоконнике стоял поднос с одним бокалом вина на двоих, которое они согласились попробовать, чтобы не обижать хозяев, не понимавших, как это можно вообще не пить такое вино. Стояла плетенка с кусками свежего, потрясающе вкусного домашнего хлеба, тончайшая старинная фарфоровая тарелка с несколькими кусками сыра разных сортов, лежали гроздья темного винограда, просвечиваемые лучами уходящего солнца насквозь до маленьких косточек в каждой ягодке…
И под все эти великолепные запахи, цвета и звуки они занимались любовью на королевской кровати – медленно, томно, смакуя каждое свое движение, каждый взгляд и вздох, как великолепное вино, и в весенних глазах Варюхи плавился слезами последний исчезающий оранжевый луч солнца…
Невозможно перенести всю высоту того момента их жизни и невозможно забыть… – это в сердце, это в памяти крови, это суть жизни.
– Господи, Варюха, – простонал Костромин, проживая все заново в своих воспоминаниях. – Как же я по тебе соскучился! Как же я ужасно по тебе соскучился! Как же я тоскую по тебе!
Но она так и не отозвалась, снова исчезнув зачем-то и куда-то.
На второй день метель, полностью исчерпав все свои силы, капитулировала, и Костромин смог выбраться из своего убежища. Правда, пришлось долго откапывать вход, заваленный снегом, видимо, сильно осерчала на него снежная воительница за то, что ему удалось улизнуть от нее, и засыпала хлипкую дверцу до самого верха. Потратив пару часов, Юрию удалось откопаться и вылезти на площадку.
М-м-да, снега навалило основательно, но делать нечего, идти все равно придется. И, приторочив к себе рюкзак, он пошел.
К пещере Тона Костромину удалось добраться только к вечеру, пробиваясь сквозь бесчисленные снежные заносы по пути.
