Несколько лет назад Осипов расстался с женой. Она вскоре вышла за другого человека, но скончалась от болезни. Осталась дочь, которая проживала вместе с отчимом. Сам Осипов уехал из Москвы, так сложились обстоятельства, что он должен был скрываться. А недавно прочитал в газете, что его дочь Инна подверглась сексуальным домогательствам со стороны отчима, а впоследствии бежала из дома. Отец решил найти Инну, поэтому обратился за помощью к частному сыщику.
Он хотел бежать вместе с ней за границу, исчезнуть навсегда. Сикорский получил аванс и приступил к делу. Он навел справки о девочке и ее отчиме. И тут задумался: Дробыш оказался человеком, с которым связываться себе дороже. Богат до неприличия, со связями наверху и темным прошлым. Сыщик хотел отказаться от дела и вернуть аванс, но Осипов настаивал, просил, обещал большие деньги, чуть не на коленях ползал. И Сикорский решил, что помочь человеку можно, если действовать с умом.
Он посетил школу, где прежде когда-то училась Инна, поговорил с учителями, слепив себе документы министерского инспектора. Затем встретился с ее бывшей школьной подругой и мальчиком из ее класса Иваном Глебовым. Мальчишка сперва разговаривать не хотел, потом стал врать, будто Инну он плохо знал.
После последнего разговора с Глебовым возникла уверенность, что мальчик знает, где находится Инна. И надо бы за ним присмотреть. Своего мобильного телефона у Ивана не было, это облегчало задачу. Тогда Сикорский подключился к домашнему телефону семьи Глебовых, стал слушать разговоры. Поначалу результата не было.
Но дней десять назад позвонила какая-то девочка и, не назвавшись, назначила встречу на заднем дворе больницы, закрытой на ремонт. Слышимость была плохая, много посторонних шумов, какой-то треск. Да и сам разговор совсем короткий. Всего несколько реплик. Запись сделана на обычный диктофон, чтобы потом никто не заподозрил, будто Сикорский что-то смонтировал на компьютере и тянул деньги с безутешного отца.
Осипов, прослушав пленку раз двадцать, разволновался, прослезился и сказал, что с Иваном Глебовым говорила его дочь Инна. Ошибка исключена. Сыщик едва уговорил Осипова не ходит в условленное место. Пока все не прояснится, безопаснее держаться в стороне. Если та девочка действительно его дочь, Сикорский найдет способ ее выследить и привести к отцу.
У больницы царило запустение. Рабочие не появлялись тут уже несколько месяцев, территорию не охраняли. Сикорский осмотрел здание и выбрал окно на втором этаже, откуда можно будет сделать фотографии. Если отец узнает на снимках Инну, дело в шляпе. Но в тот день погода испортилась, быстро стемнело. Со своей позиции Сикорский видел, как сквозь щель в заборе пролез Иван, он кому-то помахал рукой. Сикорский высунул голову из пустого окна, успев заметить, что Иван подхватил под локоть какую-то девчонку и скрылся за углом. Лицо девочки он не видел, фото не успел сделать.
На следующий день Иван сбежал из дому. Удалось узнать, что парень живет среди беспризорных, где-то в районе станции Москва-товарная. Группа подростков ночует то здесь, то там. Сыщик стал искать мальчишку и довел бы расследование до конца, но Осипов ежедневно закатывал сцены, как истеричная баба. С ним вечно так, крик, шум, нервы. А работа сыщика требует тишины. Состоялся неприятный разговор. Сикорский сказал «прощай» и хлопнул дверью.
— Осипов сам все испортил своими сценами, — сказал Сикорский. — Орал, требовал, просил… Даже на коленях передо мной стоял. У него с нервами не все в порядке, мягко говоря. Я не люблю истеричных мужчин. Поэтому вернул ему часть денег. Если его дочь жива, ее найдет другой сыщик, если нет… То нет. Буквально вчера прочитал в газете, что в своей квартире убита любовница Осипова Анна Гаспарян. Я помолился богу и сказал себе: ты правильно сделал, что не залез в это дерьмо и кровь. В этой вонючей жиже можно утонуть.
— Где сейчас запись того телефонного разговора девочки с Иваном Глебовым?
— Осипов оставил ее себе, наверное, на ночь крутит, когда не может уснуть. Я же говорю: у него совсем расстроились нервы. Повысилось давление, началась бессонница, головные боли, которые не проходят сутками. Он измучился сам, измучил свою любовницу, всех окружающих… Ему нужен хороший психиатр. Если еще не поздно. Когда-то он сам отказался от своей дочери. Передоверил ее другому человеку. А теперь мучается, терзается комплексом вины.
— Слушайте, Олег, вы плохо кончите, если не бросите это занятие, — пообещал Девяткин. — Когда-нибудь вместо меня сюда явится пара полицейских с тяжелыми кулаками. Они не станут писать протоколы, а просто сломают вам шею. А заплатит полицейским человек, за которым вы следите.
Девяткин ушел, решив, что Сикорский сказал правду, а если и приврал, то лишь самую малость.
* * *
Перед закрытием «Лавки Древности» появился Дик. Он пересчитал выручку и остался доволен. Похлопал Радченко по плечу и сказал, что он стал настоящим продавцом, а если не стал, то скоро станет, он на правильном пути. Сегодня месяц, как работает в «Лавке», поэтому есть повод выпить. Дик запер входную дверь, они вышли через заднюю дверь, сели в машину и через полчаса сидели в ресторане «Сонет».
Там сносно кормили, а после восьми можно послушать приличный джаз. Они махнули двойного «Джека Дениелса», а потом, расправились с луковым супом и свининой по-домашнему и снова выпили. Тут на эстраде в другом конце зала появился пианист, одетый в полосатые брюки и белую жилетку, усыпанную блестками. Он сел за рояль и прошелся по клавишам. Раздались жидкие аплодисменты, кто-то засвистел.
— Я ждал тебя к обеду, — сказал Радченко. — Ты же обещал меня подменить. Я должен был сегодня звонить в Москву…
— Прости, — сказал Дик. — Но у моей девчонки сегодня день рождения. Мы встречаемся уже целую вечность, даже больше. И хотим пожениться в ноябре. Словом, это такой день… Кстати, ты мог позвонить в Москву из магазина.
— Я обещал звонить в Москву строго по пятницам и в одно и то же время: в три часа дня, то есть в полночь по их времени. Причем, звонить я должен с одного и того же телефона, который защищен от прослушки. Мой московский знакомый рассказывает, как дела и вообще… Как моя жена, ребенок.
Музыка кончилась, замигал экран мобильного телефона. Дик поднес трубку к уху и нахмурился.
— Да, нет, — голос сделался напряженным. — Мы поговорим об этом позже. Нет, мы поговорим об этом дома. Да, нет. Что? Они пришли? Я скоро буду. Чтобы к моему приезду, они вымелись. Иначе я их выкину в окно. Все, хватит.
Он дал отбой и опустил трубку в карман.
— Это твоя девушка? — спросил Радченко. — И она, кажется, нервничает?
— Это всего-навсего мой брат, — поморщился Дик. — Нервничаю я. Он испортил нам вечер. Черт побери, мне надо ехать к нему. Так хотелось посидеть…
— Я могу отправиться с тобой. Когда освободишься, мы продолжим. Сегодня же пятница.
— Да, это мысль, — Дик позвал официанта и попросил чек.
Через полчаса машина остановилась на одной из улиц Стейтон айленда возле большого восьмиэтажного дома. Дик открыл ключом калитку в железной ограде, а затем дверь подъезда. Они вошли в лифт, Дик ткнут кнопку последнего этажа. Затем расстегнул пиджак и вытащил из-под ремня револьвер. Он открыл барабан, убедившись, что патроны на месте.
