— Я понял, — кивнул Тухлый.
— Кстати, ты стоишь или сидишь? — спросил Дробыш, голос звучал весело и бодро. — Если стоишь, то лучше сядь. Полицейские нашли Инну.
— Это как же понимать?
— Моя падчерица жива, — ответил Дробыш. — Я сам не мог поверить.
Заволновавшись, Тухлый поднялся с кресла.
— Но я своими глазами видел, как тогда на реке… Я видел, как она ушла под лед.
— Стас, ни ты, ни я просто не могли этого видеть, — ответил босс. — Было темно. Шел снег с дождем. Ветер гнул старые сосны, словно веточки. Горел этот дом, светили фары автомобиля. Мы увидели, как она добралась по льду до середины реки. И пропала из вида. Остальные картинки дорисовало наше воображение. Такие дела, дружище… Если бы меня еще вчера спросили: ты это видел? Я бы ответил: видел. Все произошло на моих глазах. Но это не так. Не совсем так.
— Где она пропадала все это время?
— Я точно знаю, что эта телефонная линия защищена от прослушки, но… На самом деле полной защиты еще никто еще не придумал. Мы обо всем поговорим в Москве. Жду тебя.
Тухлый положил телефон в карман и еще некоторое время стоял у окна, разглядывая огоньки высотных домов.
* * *
Свернув с хайвея, въехали в какой-то поселок или городок, остановились на заднем дворе пивной «Белый череп». Машин на стоянке почти не было, зато полно было мотоциклов. Инна выбралась из машины и стала разглядывать мотоциклы. Из пивной доносилась музыка и шум человеческих голосов.
Здесь не было асфальта, зато земля была плотная, утрамбованная сотнями ног, покрышками машин и мотоциклов. И в эту землю были втоптаны многие тысячи и тысячи мелких бутылочных осколков. Инна подумала, что, наверное, земли здесь было меньше, чем этих стеклышек. В свете горящих окон пивной и неоновой вывески, укрепленной на высоком столбе, земля под ногами блестела и сверкала зелено-синем огнем, словно звездное небо в августе.
Радченко вернулся и сказал, что дозвонился, куда хотел. И плохих новостей, слава богу, нет. Жена и ребенок в порядке. Они проехали дальше по улице, остановились возле мотеля, длинного двухэтажного здания с двускатной крышей.
Дик зашел в службу регистрации, на вымышленное имя снял два номера до завтрашнего утра и заплатил наличными. Радченко и Инне досталась комната на втором этаже в самом конце коридора. Поставив сумку возле порога, Радченко взял одну подушку с кровати, рухнул на диван, отвернувшись, тут же заснул.
Инна легла в кровать. Она выключила лампу на тумбочке, какое-то время лежала в темноте. На окно, выходившее на общий балкон, легла человеческая тень. Инна села на кровати. Потом снова легла, но тревога не проходила. Какое-то время она старалась заснуть, но не могла, гудел кондиционер, через тонкую стену было слышно, как в соседнем номере о чем-то спорили мужчина и женщина. Инна надела джинсы и вышла на общий балкон. Неподалеку у перил стоял Дик, он курил и глядел в темное высокое небо.
— Не спится? — спросил он.
— Да, это у меня началось еще давно. Трудно засыпаю. И просыпаюсь от любого шороха. Дима так и не сказал: куда же мы едем?
— В Детройт, — ответил Дик. — Мы с братом родились там, выросли. Потом наша семья переехала в Пенсильванию. Отец получил должность инженера на угольной шахте. Вы с Радченко поживете в доме…
— Останавливаться у тебя опасно.
— Не у меня. Это дом моих друзей. Хозяева в отъезде. Сейчас там пусто. Почти вся улица пустая. Если там появляется чужак, это видно за милю. Детройт — это самое безопасное место, которое я знаю. Вы сможете жить в том доме, сколько захотите. И никому в голову не придет искать вас именно в Детройте. Кто поедет в город, из которого все уезжают?
— Но эти бандиты… Они могут добраться до тебя, когда вернешься в Нью-Йорк.
— О себе я могу позаботиться, — улыбнулся Дик. — В городе у меня друзья.
Инна вернулась в номер, легла на кровать и заснула, не выключив лампы.
Глава двадцать вторая
Дом в Детройте, точнее одноэтажная приземистая постройка с полуразвалившимся фундаментом и прогнувшейся крышей, выглядел брошенным и запущенным. Соседние дома, похожие друг на друга, смотрелись не лучше. Кажется, жители улицы, застигнутые бедой, уехали отсюда все вместе, побросав имущество, чтобы никогда не возвращаться обратно.
За квартал отсюда попалась заброшенная баптистская церковь, запертая на замок, с разбитыми окнами и цветными витражами. Дальше, в отдельном двухэтажном здании, размещалась бакалейная лавка с решетками на дверях и пыльных витринах, тоже запертая. Пара сгоревших домов на этой и другой стороне улицы. Дик вылез из машины и зазвенел связкой ключей.
— Первое впечатление обманчиво. На самом деле, дом не так уж плох.
На заднем дворе из земли, твердой и сухой, давно не знавшей дождей, торчали два молодых деревца с листиками, прозрачными и тонкими, будто вырезанными из бумаги. Дик, справившись с замками, распахнул заднюю дверь, пропустил вперед гостей.
Осмотрели четыре комнаты и кухню. Тут была кое-какая мебель, две кровати, диван, даже телевизор. На полу в беспорядке навалены запечатанные и раскрытые коробки. Дик объяснил, что хозяева, супружеская чета с ребенком, уезжали отсюда в спешке. Отец семейства получил работу в другом городе, на переезд просто не оставалось времени. Хозяин хотел выставить дом на продажу, но шансов, если говорить честно, — никаких.
— Конечно, это не люкс в Хилтоне, но жить можно, — улыбнулся Радченко.
— Теперь несколько советов, — Дик положил ключи на кухонный стол. — Днем на улице спокойно. Но вечерами лучше не высовываться. Этот район не самый спокойный. Если все-таки решите сходить в ресторан, закажите такси. Если вас попытаются ограбить на улице, отдавайте все, что есть. В бумажнике хорошо бы держать долларов сорок. Этого хватит, чтобы грабители не слишком разозлились.
— А вы? — спросила Инна. — Вы хотите уехать сегодня?
— Прямо сейчас, — ответил Дик. — Дима довезет нас до центра города. Там мы возьмем напрокат машину. Будем держать связь.
* * *
Накануне Осипова выпустили из следственного изолятора на Петровке. Контролер в камере хранения выдал ему пакет с вещами, что отобрали во время задержания: бумажник, ремень из плетеной кожи, ключи, шнурки от ботинок, обезболивающие таблетки. Осипов проглотил сразу две, потому что рука болела еще сильнее, чем накануне. Бинт больно врезался в кожу, сдавливая локоть, отек распространился на все предплечье и пальцы, которые теперь сгибались медленно, с усилием.
Осипов дошагал до начала Пушкинской улицы и завернул в кафе кондитерскую, где за угловым столиком пил кофе майор Девяткин. В штатском костюме, тщательно выбритый, он был похож на офисного клерка. Осипов купил чашку чая и пирожное, сел за его столик. Девяткин спросил, как самочувствие и посмотрел на кисть руки, на посиневшие пальцы. Осипов ответил, что к вечеру наверняка все пройдет, о таком пустяке даже говорить не хочется.
