Радченко взял конец капроновой веревки, привязанной к носу лодки, намотал веревку на ладонь. Спустился вниз по лестнице и махнул рукой. Инна столкнула лодку вниз. Радченко подтянул лодку ближе, привязал ее к лестнице, Инна передала ему весла и две доски, заменявшие сидения, и спустилась вниз. Она заняла место на корме. Радченко вставил весла в уключины, перерезал веревку и оттолкнулся рукой от парапета.
Он налег на весла, слишком короткие и легкие, словно игрушечные, и греб без остановки минут десять. Ветер поднимал волну. Лодка ковыряла воду носом, переваливаясь с носа на корму, ее сносило течением вниз. Вода шлепалась о борт и перехлестывали его. Радченко оглянувшись назад, на канадский берег, выбрал ориентир, два ярких близких к берегу огня. И поплыл на них, стараясь строго держаться выбранного курса.
Инна до боли сжимала кулаки и закрывала глаза. Она боялась воды, она не умела плавать. Казалось, что путешествие кончится плохо. Лодка перевернется. И в этой жуткой темноте, в холодной воде, Радченко потеряется и не сможет ей помочь. И тогда смерть. А если сломается хотя бы одно из весел, тогда до противоположного берега они едва ли доберутся. Один раз она увидела за бортом крупную рыбу, плывущую кверху светлым серебристым брюхом. Через секунду рыба пропала в черной воде.
Радченко изо всех сил работал веслами, но чувствовал, что силы уходят впустую. Ногам не во что упереться, подошвы ботинок скользят по мокрой резине, как по льду. Колени приходилось сгибать при каждом замахе веслами. Посадка лодки слишком низкая, чтобы лопасти весел захватывали воду, а не скользили поверху.
Луна снова вышла из серебряного облака, стали видны волны, высокие и покатые. Вода напоминала цветом расплавленное олово.
Те огоньки, что он выбрал ориентиром, самые близкие и яркие, где-то потерялись. Вместо них появились совсем другие огни, голубоватые, очень далекие. И очертания канадского берега стали иными, размытыми и неопределенными. Два высоких здания исчезли, их место заняли домики, похожие на спичечные коробки. Канадский берег не стал ближе, напротив, отдалился и уже готов потеряться из вида. Где-то далеко со стороны озера громыхала гроза, вспыхивали зарницы, появлялись сполохи молний.
Течение на середине реки оказалось еще быстрей, если не поднажать, их вынесет черт знает куда, в озеро, огромное и глубокое, у которого не видно берегов. Радченко, оставил весла, бросил куртку под ноги, на резиновое днище и крикнул:
— Вытяни ноги. Упрись подошвами в мои подошвы. Крепче держись за край скамьи.
— А как я буду вычерпывать воду?
— Об этом не думай.
* * *
Он снова сжал рукоятки весел и стал грести. Теперь, когда появился упор для ног, получалось быстрее. Он тратил меньше сил на замах, резко разгибал спину и руки, стараясь пошире захватывать воду веслами. Ставил лодку не под прямым углом к берегу, а немного наискосок, чтобы волна не била в борт. Он выбрал другой ориентир, приметный издали большой дом с островерхой крышей. В лунном свете квадратик дома на той стороне то казался четким и ясным, словно отчеканенным на монете, то вдруг терял очертания и расплывался.
Радченко подумал, что это ерунда, так часто бывает с огнями ночью, особенно когда смотришь с воды. То они кажутся близкими, то вдруг отдаляются и вот уже готовы совсем пропасть. Бешено стучало сердце, болели руки и спина, но он продолжал грести, как сумасшедший.
Через какое-то время лодка ткнулась носом в берег. В этом месте не было набережной, впереди лежала ровная поверхность земли, дальше, за кустами и деревьями, светились огоньки. Они выбрались на берег. Радченко снял башмакии залез в воду. Он продырявил лодку ножом, утопил ее. Забросил подальше весла, мокрую куртку и пустой рюкзак.
Какое-то время они шли вдоль берега, оказались на песчаном пляже, набрели на деревянный настил и пошли по нему. Вскоре вышли на перекресток и смогли прочитать названия улиц на табличке возле светофора. На другой стороне сквер или парк, видны скамейки и темная фигура на постаменте. Городок спал, тишина. На горизонте сверкали отблески молний, были слышны далекие раскаты грома. Радченко подумал, что скоро, гроза будет здесь. Он вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер.
— Мы на канадской стороне, — сказал Дик. — Спокойно вышли из дома, сели в тачку. Покрутились по городу. Я убедился, что за нами никто не едет. Короче, мы повернули на приграничный пункт пропуска возле моста. Людей, выезжающих из Америки, не донимают проверками. Даже из машины выходить не надо.
— Как называется улица? Что там на этом перекрестке, может быть, магазин какой?
— Пекарня. Горит вывеска «Свежий хлеб».
— Отлично, — сказал Дик. — Стойте прямо перед этой пекарней. Мы будем на месте минут через двадцать-тридцать.
Радченко положил трубку в карман, махнул рукой Инне, мол, двигай за мной. Он перешел улицу, свернул к скверу. Остановился возле памятника. По-прежнему стояла тишина, только раскаты грома сделались ближе. Со стороны озера наползли тучи, загородив полнеба. Луна еще купалась в собственном блеске, но пахло дождем. Постояв немного, Радченко отошел дальше, на газон, встал под тенью деревьев.
Инна стояла рядом, она чувствовала, что страх, недавно покинувший ее, возвращается. И сердце бьется чаще, и наступает странная слабость.
— Ты сказал, что мы будем стоять у той булочной.
— Мы постоим здесь, — ответил Радченко. — Ты ведь замерзла?
— Мне совсем не холодно, — сказала Инна.
Инна больше ни о чем не спрашивала. Она глядела туда же, куда и Радченко, на пустой освещенный перекресток. Мигала неоновая вывеска булочной, над дверью светится плафон желтого стекла. Чуть дальше у кромки тротуара в ряд выстроилось несколько машин. Улица спит, окна погашены, пешеходов нет.
Прошло минут пятнадцать, когда на перекрестке остановилась черная «импала». Инна прижалась к дереву и глянула на Радченко. Он, отступив на шаг, замер, кажется, перестал дышать. Машина двинулась по улице и пропала в темноте.
Радченко перевел дух.
— Это не наши преследователи, — прошептал он. — Номер местный.
Через пару минут, когда на землю упали первые тяжелые капли дождя, подъехал Дик. Машина остановилась возле булочной, Радченко с Инной перебежали улицу и сели сзади.
* * *
Во второй половине дня Девяткин позвонил Дробышу и сказал, что удалось поговорить с девочкой по душам. И убедить ее в том, что возвращение домой — лучший вариант. Инна в таком возрасте, когда люди еще умеют прощать, забывать все плохое, но Дробышу придется положить немало усилий, чтобы вернуть ее расположение и доверие. Впрочем, это уже не проблемы полиции. Они встретятся в районной поликлинике на последнем пятом этаже, возле двери процедурного кабинета. Девяткин продиктовал адрес.
— Почему там? — спросил Дробыш.
— Моя дама работает в поликлинике, — просто ответил Девяткин. — Процедурной сестрой. Ну, обещал после работы ее домой отвезти. Заодно уж Инну вам передам. Садитесь на кушетку в коридоре и ждите. Я не опоздаю.
