— Имейте терпение. — Бортников, казалось, был недоволен тем, что его прервали. Несомненно, он и сам увлекся этими воспоминаниями. — Василий Хома с женой длительное время после гражданской войны были вынуждены ездить по всей Украине, боясь попасться под всевидящее око ВЧК, а затем НКВД.
— Его жену звали Яринка?
— Точно так, Яринка Кожушко-Девиржи.
— Де Виржи? — удивленно переспросила Оксана.
— Эту аристократическую часть своей фамилии она отбросила, стала просто Кожушко, а затем взяла фамилию мужа.
— В их ситуации это был умный шаг.
— В сороковом, когда Василий Иванович первый раз находился под арестом, его жену убили при загадочных обстоятельствах.
— Что за обстоятельства?
— Неизвестно, что ее заставило поехать в Млинов, что в Западной Украине, где нашли ее тело.
— Убийцу поймали?
— Нет, и это надломило Василия, ему не мил стал белый свет. Его освободили, сняв все обвинения, и он восстановился на работу в университетскую библиотеку, преподавать ему больше не доверили. Хотя по уму ему следовало после освобождения уехать куда-нибудь подальше. Он прекрасно понимал, что рано или поздно за ним придут снова, что и произошло в конце сорокового года.
— В дневнике Хома упоминает о том, что в самом университете произошла неприятная для него встреча. Это она в дальнейшем привела к его аресту?
— Еще до первого ареста он как-то сказал отцу, что Яринка встретила земляка из Нежина, его давнего недруга. После развала СССР у нас рассекретили часть архивов КГБ-НКВД, касающихся репрессий. Я этим воспользовался, чтобы узнать о его судьбе и ряда работников университета, арестованных в те годы. Нашел оба уголовных дела Василия Хомы-Кожушко, расстрелянного в начале 1941 года. Когда я ознакомился с протоколами допросов первого уголовного дела, у меня создалось впечатление, что следователь очень хорошо знал Василия. Это подтолкнуло меня к изучению личности самого следователя. Я нашел и его уголовное дело, датируемое 1944 годом. Оказалось, что этот следователь, — старик озабоченно потер лоб, — его фамилия выскочила из памяти… Хорошо, что она есть в моих записях. Так вот, этот следователь исчез в конце 39-го года, после ареста наркома Ежова и начала чистки его кадров, затеянной Берией. Тогда многие «орлята Ежова» подались в бега, включая наркома внутренних дел УССР Успенского, но не многим удалось долго скрываться. Всплыл этот следователь снова в Киеве, уже во время оккупации, в качестве шарфюрера СС, работающего на «Аненербе».
[15] Вы знаете, что это за организация и чем она занималась?
— Читала про нее.
— Это была сверхсекретная организация, и в нее было непросто попасть немцу, не говоря о представителе другой расы. Видимо, он чем-то очень заинтересовал эту организацию. При отступлении немцев из Киева он здесь остался, — как следовало из его показаний, для диверсионно-разведывательной работы. Но вы же понимаете, где «Аненербе» и где диверсионная работа? Вероятно, перед ним стояла совсем другая задача. Часть протоколов допросов бывшего следователя выделена в отдельное производство и до сих пор находится под грифом «секретно».
— Если он занимался шпионажем, то это происходило под эгидой совершенно других органов, и тогда понятно, почему стоит этот гриф, — предположила Оксана.
— Вовсе нет. Думаю, что из него выбили показания о шпионской деятельности, а за ним грехов и так немало водилось. Кстати, дезертировал он, если смотреть по датам, за несколько месяцев до того, как немцы отступили, и они сами его разыскивали — в деле был приказ на немецком языке по киевской комендатуре на его розыск за дезертирство.
— Он почувствовал, что пахнет жареным, и решил заранее найти себе убежище?
— Дело в том, что он нашел то, зачем охотился все эти годы!
— Вы знаете, что именно?
— Догадываюсь. Это было спрятано Хомой в библиотеке, и об этом знали трое: мой отец, его друг и я — случайно подслушал. Мой отец ушел на фронт, где погиб, а мы успели уехать из Киева до того, как немцы вошли в город. Тот товарищ, Владимир Сидоренко, остался в оккупации и бесследно исчез. Видимо, через него бывшему следователю стало известно о тайнике.
— Почему вы так думаете?
— Как только мы вернулись, я вспомнил о тайнике. Университет был заминирован немцами и ужасно разрушен, но книгохранилище, где находился тайник, уцелело.
— Что же в нем хранилось?
— Вы знаете, что такое мальчишечье любопытство? Отец поощрял мои походы к нему в библиотеку и часто отправлял с поручением в книгохранилище. Он хотел, чтобы я пошел по его стопам, так и получилось. Поэтому, едва успев узнать о тайнике, я выбрал удобный момент и ознакомился с его содержимым. Помню, сильно разочаровался. Там оказались перстень из белого материала с черным камнем, исписанные листы — как я понял, описание магического обряда, переведенное с какого-то древнего языка, и от руки написанное художественное произведение. Я прочитал из него пару страниц, но оно меня не заинтересовало, и все вернул на место. После возвращения в Киев, когда у меня появилась возможность попасть в университетское книгохранилище, тайник оказался пустым.
Оксана с удивлением мысленно констатировала, что содержимое тайника соответствовало тем магическим предметам, которые упоминались в романе Алмазова в качестве необходимых для ритуала, продлевающего жизнь. Василь Хома был психически больной человек, верующий в эту чушь? Допустим, но как быть со следователем, который оказался сотрудником «Аненербе», охотившимся за этими магическими предметами? Или они не были полной чушью?
— Если эти вещи представляли ценность, тот же Владимир Сидоренко мог взять их из тайника и скрыться с ними.
— Обнаружив пропажу, я тоже так подумал, но затем у соседей Владимира выяснил, что как-то вечером он вышел из квартиры в сопровождении мужчины в кожаном плаще. Описание внешности совпало… — Тут старик радостно воскликнул: — Вспомнил, как звали того следователя — Аверкий Валерьянович Гаврилюк! С тех пор Сидоренко никто не видел, а вскоре Гаврилюк дезертировал. Поэтому я пришел к такому выводу.
— Что-нибудь о Василии Хоме можете добавить?
— Столько лет прошло… — задумчиво произнес старик. — Может, что и вспомню.
— Дед, ты будешь играть или нет? — подал голос «старожил». Его вопрос прозвучал в ультимативной форме.
— Извините, я вас отвлекаю от игры, — спохватилась Оксана.
— Но партию-то мы с вами должны доиграть! — категорически заявил старик и махнул «старожилу» рукой — мол, уже скоро. Развязка наступила через два хода.
— Мат! — гордо объявил старик и, попрощавшись с Оксаной, направился к «старожилу», который нетерпеливо ерзал возле доски с расставленными фигурами. Оксана на прощание вручила ему свою визитку и попросила перезвонить, если он что-нибудь вспомнит.
