Весна в тот год выдалась не ранняя и не поздняя. Перед самым севом прошли обильные дожди. Зерно ложилось во влажную пашню. Быстро зазеленели густые всходы. К концу мая выколосилась яровая рожь. Пшеница пошла в трубку. Все обещало хороший урожай. И те, кто буквально кровью своей засеяли эти поля, мечтали теперь об одном: дожить до нового хлеба!»1.
Несостоявшийся отпуск
Ленин полагал, что его пребывание в Горках будет временным, ибо ни о каком отдыхе там не могло быть и речи. Деловая нагрузка оставалась той же, что и в Москве, прибавлялось лишь время на довольно изнурительную дорогу. Но и возвращаться в Корзинкино, откуда он уехал накануне съезда, Владимир Ильич не собирался.
На этом, в частности, настаивал Дзержинский. «Мне кажется, — написал он, — стоит Вам из Корзинкино уехать, и я думаю, что можно сейчас вернуться в Горки, хотя не произведены еще работы. Я опасаюсь Вашего пребывания сейчас в Кор-зинкино, так как враги наши об этом знают…»1
Дабы не превращать Горки в проходной двор, ГПУ решило выселить оттуда находившийся по соседству санатории МК РКП(б). Однако, узнав об этом, 4 апреля Ленин выступил против, ибо он уже твердо решил сменить место пребывания. Вероятно, еще 31 марта он встретился с немецкими врачами О. Фёр-стером и Г. Клемперером, которые, осмотрев Владимира Ильича и выписав ему снотворное (веронал) и сосудорасширяющее (сомнацетин), посоветовали уехать куда-нибудь в горы
674
675.
6 апреля Ленин приезжает в Москву на очередное заседание Политбюро, а вечером встречается с Орджоникидзе и обсуждает с ним вопрос о возможности найти на Кавказе подходящее место для лечения и отдыха. О содержании их беседы говорит письмо Владимира Ильича Георгию Константиновичу от 7 апреля.
«Чтобы испробовать лечение всерьез, — пишет Ленин, — надо сделать отдых отдыхом… Признаться должен откровенно, что недоверия к “окраинам” у меня чрезвычайно много… Я прямо-таки ожидаю, что выйдет какой-нибудь “анекдот” вместо всякого лечения. Даже здесь под Москвой мне случалось видеть, как после кучи обещаний получались “анекдоты”, для исправления коих оставалось одно: уехать из означенного места назад в Москву… А из-под Тифлиса или из-под Новороссийска “назад в Москву” не уедешь. Боюсь я, признаться, дальней поездки: не вышло бы утомления, ерунды и сутолоки да склоки вместо лечения нервов»
676.
В тот же день он обговорил вопрос о поездке с членом коллегии ГПУ АЯ. Беленьким, отвечавшим за охрану Ленина. Сошлись на том, что при выборе места необходимыми условиями являются: наличие телеграфа и радио, шифровальщики, охрана, возможность получения книг, документов Политбюро, СНК, Госплана, газет по экономике и т. д.
677
Во время очередного визита в Горки профессора Гетье решили посоветоваться и с ним. Оказалось, что Федор Александрович прекрасно знал кавказские курорты. Крупные курорты Ленин отвергал: «Ну где в Ессентуках у нас хорошее лечении? Явный вздор! Будет хаос, бестолочь, неустройство, усталость, а не лечение, дерганье нервов, обращение местных работников». Перебрали Нальчик, Кисловодск, Боржом, Абастуман, Ба-курьяны, Красную Поляну. Выяснилось, что из-за базедовой болезни Крупской морское побережье исключается, нежелательна и высота более тысячи метров
678.
17 апреля Ленин пишет Орджоникидзе: «Посылаю Вам еще несколько маленьких справок Они сообщены мне доктором, который сам был на месте и заслуживает полного доверия: Абастуман совсем-де не годится, ибо похож на “гроб”… Прогулок нет, иначе как лазить, а лазить Надежде Константиновне никак нельзя. Боржом очень годится, ибо есть прогулки по ровному месту… Наш доктор предупреждает против ранней поездки, де будут холода и дожди сугубо до половины июня. На этот последний счет я не так боюсь, если дом не протекает и отапливается…»2
Хлопоты по поводу предстоящего отдыха никак не отразились на распорядке дня Владимира Ильича, и все, как и прежде шло своим чередом: заседания, совещания, встречи и беседы, переписка и т. д. и т. п. А с 10 апреля одним из главных вопросов становится Генуя.
О том, какую роль Ленин сыграл в подготовке советской делегации к этой международной конференции рассказывалось выше. С ее началом, поскольку связь была установлена надежная, сводки о всем, что там происходило, начинают поступать в Москву практически ежедневно.
Открыли конференцию 10-го в генуэзском дворце в Сан-Джорджо в 3 часа пополудни. На ней были представлены 29 европейских стран. В состав российской делегации по предварительной договоренности вошли представители Украины, Белоруссии, ЗСФСР и ДВР. И в тот же день, после выступлений премьер-министра Италии Факты, Ллойд Джорджа (Англия), Барту (Франция), Вирта (Германия), слово предоставили Чичерину.
Незадолго до этого, на одном из приемов, Георгий Васильевич появился в мешковато сидевшей на нем форме командарма Красной армии, в буденовке с красной звездой. И тем, кто не знал его, могло показаться, что и на конференции они могут столкнуться с каким-то красным солдафоном.
Каково же было их изумление, когда на трибуну вышел человек в безукоризненно сшитом фраке, который начал свою речь на русском языке, но, заметив неточность перевода, продолжил на французском (языке дипломатии того времени), а когда стало очевидным, что Ллойд Джордж французского не понимает, свободно перешел на безупречный английский.
«…Российская делегация, — сказал Чичерин, — признает, что в нынешнюю историческую эпоху, делающую возможным параллельное существование старого и нарождающегося нового социального строя, экономическое сотрудничество между государствами, представляющими эти две системы собственности, является повелительно необходимым для всеобщего экономического восстановления».
Ради этого Россия не только открыта для переговоров, но готова предоставить в концессии свои богатейшие ресурсы — угольные, рудные, лесные, пространства для сельскохозяйственных угодий. Но любые попытки восстановления экономии, заявил Чичерин, тщетны, пока над Европой будет висеть опасность новой войны. Поэтому Россия одновременно предлагает начать всеобщее сокращение вооружений, запретить ядовитые газы и другие варварские формы войны
679.
