…Приехав из Горок в Кремль, Ленин нашел, что установленный им порядок кем-то нарушен. Искомая вещь там, где он рассчитывал ее найти, не оказалась. Ленин пришел от этого в сильное раздражение… Испуганные Крупская и Ульянова, может быть с чьей-то помощью, свели его вниз, посадили в автомобиль и привезли в Горки». Все это якобы рассказала Крамеру Мария Ильинична1.
И вот заключительная запись Виктора Петровича Осипова за этот день: после посещения Совнаркома Ленин «выбирал книги и взял Гегеля. Выяснилось, что он хочет обратно в Горки, причем торопил с возвращением. 19-го около 7 часов вечера вернулся в Горки»
1276
1277.
Валентинов пишет, что якобы через несколько дней после возвращения, Крупская вызвала Крамера и «очень недовольным тоном заявила, что М.И. неверно передала ему о случившемся. Владимир Ильич болен, он может несколько в искаженном виде представлять себе некоторые явления… “Я не хочу, чтобы разнесся слух, будто какие-то документы, рукописи, письма у Владимира Ильича украдены. Такой слух может принести только большие неприятности… Очень прошу забыть все то, что вам говорила Мария Ильинична”»
1278.
Остается лишь добавить реальные наблюдения Крупской: когда в предшествующие дни врачи запрещали Ленину ехать в Москву, они более всего «боялись, как бы он не захотел там остаться». После 19 октября, пишет Надежда Константиновна, со стороны Владимира Ильича «больше разговоров о Москве не было»
1279.
Между тем, как раз в эти дни, 18 и 19 октября, в том же Кремле, оказавшемся для Ленина столь тихим и безлюдным, разворачивались довольно знбчимые события. 18 октября Политбюро принимает решение созвать 25-го экстренный Пленум ЦК с приглашением на него представителей крупнейших пролетарских парторганизаций по списку, составленному Секретариатом ЦК РКП(б).
На следующий день Троцкий обращается в Президиум ЦКК и Политбюро с новым письмом, в котором отвергает попытки квалифицировать его письмо от 8 октября как «платформу оппозиции» и настаивает на том, чтобы его обсуждение не выходило за рамки ЦК и ЦКК.
«Всем нам известен факт, — пишет он, — когда письмо тов. Ленина по национальному вопросу было доведено до сведения сравнительно широкого круга членов партии и в то же время, по общему соглашению, не пошло в широкое обращение… При желании письмо мое… могло бы не выйти за эти пределы при действительной решимости рассмотреть вопросы без фракционных конвульсий и потрясений»1.
Но было поздно. Именно в этот день, 19 октября, восемь членов и кандидатов в члены Политбюро подписывают ответ на письмо Троцкого от 8 октября и обращаются с ним ко всем членам ЦК и ЦКК. Причем этот документ размножается в 300 экземплярах для рассылки участникам предстоящего пленума, хотя всех членов ЦК и ЦКК насчитывалось 90, а с кандидатами — 117
1280
1281.
Троцкий первым напал на ЦК партии, указывалось в этом документе. О «надуманности» и «искусственности» разногласий, «обычных во всякой коллегиальной работе», — как говорилось в письме Президиума ЦКК от 15 октября, теперь уже речь не шла. «Письмо-платформа» Троцкого, по убеждению авторов нового документа, не только содержит «чудовищные ошибки», но и является реальным «приступом к организации фракционности»
1282.
Его критика хозяйственной политики ЦК партии объясняется «либо незнанием дела, либо сознательным преувеличением из фракционных мотивов». Между тем «финансовое положение Республики, несомненно, стало более устойчиво… Крупная промышленность медленно, но неуклонно поднимается. Топливный вопрос (уголь, нефть) разрешен удовлетворительно…
Все это результаты, говорящие не о “кризисе”, а об улучшении, правда медленном, но улучшении». А «тов. Ленин разъяснял, что в области поднятия нашего хозяйства ничего серьезного достигнуть нельзя нахрапом, наскоком и крепкими словцами…»1.
Что касается «ножниц», то не Троцкий указал на их опасность. Задолго до XII съезда на это указывалось «товарищем Лениным и большинством Политбюро». ЦК стал разрабатывать соответствующие меры, в то время, как т. Троцкий не появлялся на заседаниях СТО и СНК, не вносил никаких практических предложений, потому что «был занят разработкой вопросов литературы, искусства, быта и т. п.». А его доктринерское требование более «жестокой хозяйственно-рациональной концентрации промышленности» грозит лишь «конфликтом с ядром рабочих из-за закрытия заводов», т. е. «отрывом партии от рабочих»
1283
1284.
Особенно нелепы, говорилось в письме членов Политбюро, упреки Троцкого в адрес ЦК в связи с вопросом о продаже водки. «Еще когда обсуждался вопрос о концессиях Уркар-та, тов. Ленин неоднократно заявлял, что перед нами может встать вопрос — что лучше: пойти на концессии типа Уркар-товской или, на худой конец пойти на то, чтобы легализовать для поправления государственных финансов, при известных условиях, продажу водки. Тов. Ленин, не колеблясь, заявлял, что лучше последнее… Изменившаяся обстановка (возможность войны и пр.) сняла этот вопрос сама собой»
1285.
«…B основе всего недовольства тов. Троцкого», полагали авторы письма, лежит простая причина: отказ ЦК назначить его — в дополнение к тем полномочиям, которые он имеет как Предреввоенсовета — еще и руководителем всей нашей «хозяйственной жизнью», т. е. диктатором «в области хозяйства и военного дела». Однако «против этого назначения долгое время боролся т. Ленин, и мы считаем, что он был совершенно прав»
1286.
В области внешней политики т. Троцкий «навязывает нам политику “волевых импульсов”, которая может ввергнуть страну в военную авантюру, связанную с полной потерей политического кредита у крестьянства»
1287.
