Однако нетрудно заметить, что подобного рода «толкование» в гораздо большей степени является логическим развитием определенной политической позиции, а не подкрепленным документами, обоснованным выводом. К тому же, как помнит читатель, к созданию режима «для Ленина» и «вокруг Ленина», к написанию циркулярного письма ЦК, дававшего определенную оценку ленинской работе, Троцкий тоже приложил свою руку.
Необходимо также отметить, что выглядел Владимир Ильич в это время не столь уж болезненно, как это показалось художнику Юрию Анненкову. Он уже не лежал в шезлонге, укутанный одеялом, как пишет Юрий Павлович, а ходил с палочкой без всякой посторонней помощи. Достаточно свободно поднимался и спускался по лестнице. Регулярно ездил с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной на автомобиле в лес.
А когда в конце осени открылся сезон охоты, П.П. Пакалн, сопровождавший Владимира Ильича в поездках, стал брать с собой ружье, а несколько раз и собак. Охота, впрочем, так и не заладилась. Лишь однажды заметили невдалеке лису, пару раз зайчишек, но палить не стали.
И все это время Владимир Ильич усердно занимался, по мнению врачей даже чрезмерно. Но «занятия, — пишет Крупская, — давали ему уверенность в выздоровлении». Профессор Д.В. Фельдберг, заменивший в декабре профессора Доб-рогаева, был уверен, что Ленин «непременно будет говорить, при такой степени сознательности, — полагал Давид Владимирович, — не может человек не говорить, этого не бывает, он в сущности уже говорит, у него нет только памяти на словесные образы слов». Однако, как отметила Крупская, — «пугали время от времени начавшиеся повторяться припадки дурноты. Хотя и были они мимолетны, но каждый раз охватывал ужас нового ухудшения»1.
Приступ болезни, произошедший 23 ноября, продолжался лишь несколько секунд. Но приступ днем 7 декабря, а затем 20 декабря длился уже 3–4 минуты. После этого какое-то время настроение у Владимира Ильича было подавленное, но оно быстро проходило, не оставляя, как казалось, никаких видимых последствий, и он продолжал занятия все с тем же рвением.
А тут как раз подоспело Рождество, и по давней семейной традиции, которую в свое время блюла мать — Мария Александровна Ульянова — Мария Ильинична стала готовить рождественскую елку. И поскольку в художественной «лениниа-не» эта елка стала одним из излюбленных сюжетов, то напридумано было вокруг нее предостаточно.
И прежде всего о том, когда же она была. В 1923 году Рождество отмечали 25 и 26 декабря. По решению наркомата труда, оба дня, как и другие основные православные праздники, были объявлены нерабочими. Помимо этого были даны указания о недопустимости именно в эти дни «уклонов в сторону антирелигиозной агитации»
1355
1356.
По достаточно полным и достоверным данным, собранным Н. Петренко, все ранние воспоминания (в том числе самой М.И. Ульяновой и профессора В.П. Осипова) указывали именно эту дату — Рождество, 25 декабря 1923 года. Но в более поздних публикациях о Рождестве уже не упоминалось. Елка стала новогодней, а дата ее проведения перенесена на 13 дней, на 7 января, то есть на то же Рождество, но по новому стилю
1357.
Впрочем, уже упоминавшаяся родственница Рыкова Евдокия Павловна Николаевская написала 9 января 1924 года: «Провели два праздника: по-новому и по-старому. И все граждане почти так не возбраняется!»
1358.
Что касается записи А.С. Курской — жены наркома юстиции Д.И. Курского о том, что 28 декабря она «отбирала по просьбе Надежды Константиновны игрушки и книжки для подарков на елку, которую устраивает она с Владимиром Ильичей для крестьянских ребят в Горках», то запись эта вызывает сомнения хотя бы потому, что ни Ленин, ни Крупская елку не «устраивали».
Мария Ильинична пишет: «На рождество 1923 я устроила в большом зале горкинского дома елку, созвала человек десять ребят местных служащих и двух наших племянников». Надежда Константиновна дополняет: «Елка в Горках была устроена не по инициативе Ильича; его, больного, просто привезли туда»1.
Помимо сына и дочери Дмитрия Ильича — Виктора и Ольги, приемного сына Анны Ильиничны — уже студента Гуры Лозгачева пригласили около десятка детей сотрудников и крестьян деревни Горки. «На Рождество, — вспоминал профессор Осипов, — была устроена елка для местных детей. Их собралось порядочно, дети играли, бегали, шумели, Владимир Ильич принимал очень живое участие в этом, сидя тут же. Возник вопрос, не утомился ли он, не мешают ли ему шум и беготня детей, но он показал, чтобы оставили детей в покое». Завершился праздник, как и положено, раздачей подарков.
1359
1360
На следующий день, 26 декабря, в Горки приехал профессор Фёрстер. Никаких заметных перемен в состоянии пациента он не нашел. С Владимиром Ильичем они обсудили план дальнейшего лечения и решили, что речевые занятия под наблюдением профессора Фельдберга должны продолжаться не более часа за один прием. А вот прогулки в лес — теперь уже на санях — не ограничивались и почти ежедневно продолжались по несколько часов
1361.
Продолжалось и ежедневное чтение газет. «Статьи он выбирал так, — пишет Крупская, — как выбирал бы здоровый. Просил читать ему вслух лишь то, что содержало фактический материал, просил, например, прочесть заметку о финансовых реформах Гильфердинга, статью о гарантийном банке, статью Ларина о калькуляции Госиздата, сообщения о Германии, Англии, в особенности. Агитационные статьи перечитывать не просил…
Кроме газеты читали и книжки. Нам присылали все вновь выходящие книжки. Владимир Ильич просматривал приходящие пачки и отбирал те книги, которые его интересовали — о НОТе, о финансах, сочинения Воровского [ «Русская интеллигенция и русская литература». Сб. статей. Харьков, 1923 — ВЛ], Троцкого, литературу, связанную с партдискуссией, «Под знаменем марксизма»… Читали несколько вечеров подряд «Мои университеты» Горького; сначала Владимир Ильич просил прочесть о Короленко, потом читали и другие статьи, помещенные в этой книжке…
Читал и сам. Как-то, смеясь, показал Н.С. Попову место из книжки Троцкого “Вопросы быта”, где говорится о новых именах, которые дают детям (у Попова дочку зовут Икки — Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала), другой раз просил перечесть ему место из книжки Троцкого, где дается характеристика марксизма и ленинизма. Мне казалось, — написала Надежда Константиновна, — что ко многому он стал подходить как-то по-другому, точно он смотрит издали и подводит какие-то итоги, прочтет, перечтет еще раз и задумается». Последнюю фразу со слов «Мне казалось…» Крупская перед отправкой этих воспоминаний 4 февраля 1924 года Бухарину и Каменеву сняла1.
