Многим до сих пор кажется странным, что именно 31 декабря 1922 года, на следующий день после того, как I съезд Советов СССР при всеобщем ликовании принял Декларацию об образовании СССР, Ленин вместо того, чтобы выразить свой восторг, подвергает подписанный Договор критике в своей диктовке «К вопросу о национальностях или об “автономиза-ции”».
Сам факт образования СССР он приветствует. Мало того, Владимир Ильич считает, что теперь главная задача — «укрепить союз социалистических республик; об этой мере не может быть сомнения»1. Но некоторые денденции, выявившиеся в Договоре, его серьезно настораживают.
Его опасения касаются прежде всего того, что целый ряд важнейших государственных функций от республик целиком переходят в ведение общесоюзных наркоматов. А это превращает не только формальное, но и фактическое равенство в «пустую бумажку», неспособную защитить национальные республики от давления чиновников, насквозь пропитанных старым духом великодержавного шовинизма
1437
1438.
«Говорят, что требовалось единство аппарат». Действительно, с точки зрения чиновника-управленца, создание единого центра управления, скажем, железными дорогами, почтой, налогами и т. п. — более целесообразно, экономично и эффективно, нежели дробление между множеством республиканских наркоматов.
Но можно ли надеяться, что при нынешнем госаппарате, который «заимствован нами от царизма и только чуть-чуть подмазан советским миром», что этот аппарат будет проводить правильную политику, а не породит множество злоупотреблений? «Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке»
1439.
«Несомненно, — считает Ленин, — что следовало бы подождать с этой мерой до тех пор, пока мы могли бы сказать, что ручаемся за свой аппарат, как за свой… Я думаю, что тут сыграли роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого “социал-национализма”. Озлобление вообще играет в политике обычно самую худшую роль»
1440.
Что же касается «социал-национализма», если оставаться на почве марксизма, а не переходить на позии бюрократа-управленца, то необходимо четко отличать национализм нации большой и национализма малой, находившейся в зависимости от этой большой нации.
Надо понять, что во взаимоотношениях большой нации и прежде так или иначе угнетавшимися ею малыми нациями, формального равенства недостаточно. Слишком долго эти народы находились не только под политическим, экономическим гнетом, но и постоянно испытывали со стороны имперской нации нравственное унижение, ибо снисходительнопрезрительное отношение к ним, как к неполноценным, вошло в быт, в повседневную жизнь, в оскорбительные клички, шутки, анекдоты и т. п.
Эта несправедливость служила гигантской помехой для сближения, сплочения народов. «Ни к нему так не чутки “обиженные” националы, заметил Ленин, как к чувству равенства и к нарушению этого равенства, хотя бы даже по небрежности, хотя бы даже в виде шутки, к нарушению этого равенства своими товарищами пролетариями. Вот почему в данном случае лучше пересолить в сторону уступчивости и мягкости к национальным меньшинствам, чем недосолить». И тот, кто «пренебрежительно относится к этой стороне дела… сам является настоящим и истинным не только “социал-националом”, но и грубым великорусским держимордой…»1
Ну, а «дробление наркоматов и несогласованность между их работой в отношении Москвы и других центров может быть парализовано достаточно партийным авторитетом, если он будет применяться со сколько-нибудь достаточной осмотрительностью и беспристрастностью; вред, который может проистечь для нашего государства от отсутствия объединенных аппаратов национальных с аппаратом русским, неизмеримо меньше, бесконечно меньше, чем тот вред, который проистечет не только для нас, но и для всего Интернационала, для сотен миллионов народов Азии, которой предстоит выступить на исторической авансцене в ближайшем будущем, вслед за нами»
1441
1442.
В августе 1921 года лидер китайской революции, президент национального правительства Китая Сунь Ятсен, приветствуя Ленина как вождя, который, «так много совершил для дела человеческой свободы», просил подробно информировать его об особенностях организации Советов, армии и особенно образования. «Подобно Москве, — писал он, — я хотел бы заложить основы Китайской республики глубоко в умах молодого поколения — тружеников завтрашнего дня»1.
Октябрьская революция ускорила во всем мире процесс революционного просвещения. Она дала реальный пример, доказав возможность не возврата от капитализма к средневековью, а иного пути прогресса.
И тогда, и теперь оппоненты Ленина напоминали ему, что движение к небуржуазному, социалистическому обществу невозможно без предварительного достижения определенного уровня развития культуры и производительных сил, то есть той задачи, которую доселе успешно решал капитализм.
Отвечая им в своем «завещании» Ленин написал: да — «это бесспорное положение». Ну, а что, если мировая война поставила Россию в безвыходное положение, а начавшаяся революция создала возможность осуществления союза «крестьянской войны» с рабочим движением, о котором писал Маркс в 1856 году?
«Если для создания социализма, — продолжает Ленин, — требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный “уровень культуры”, ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы.
…В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?
…Нашим европейским мещанам и не снится, что дальнейшие революции в неизмеримо более богатых населением и неизмеримо более отличающихся разнообразием социальных условий странах Востока будут преподносить им, несомненно, больше своеобразия, чем русская революция»
1443
1444.
