Но Шуазель поначалу лишь посмеивался над испугом испанцев и безрассудством русских.
— Екатерининский флот — новый феномен! — куражился он на публике. — Романтично, красиво, но... дорого и бесполезно!
Веселость герцога сняло как рукой, когда Спиридов довел свои корабли до британских островов только теперь Шуазель ощутил всю опасность петербургской затеи. Взвесив все за и против, он решительно выложил перед Людовиком XV свой мемуар, где, как дважды два доказал, что русских следует уничтожить, прежде чем они вступят в Гибралтар.
— Это вернейший и единственный способ восстановить сегодня французский престиж при Порте и во всей Европе. Мы не можем подставить щеку под оплеуху Екатерины! — заявил он королю.
Людовик слушал своего напористого министра в некотором смятении, ведь за спиной Петербурга стоял весь «Северный аккорд»: Англия, Дания и Пруссия... Задирать их было опасно! Шуазель же продолжал настаивать:
— Я, ваше величество, презирал и презираю Россию и, пока я стою во главе иностранного кабинета, ни одного шага к сближению с ней делать не намерен. Я уверен, сир, что ненависть Екатерины гораздо почетнее для нас, чем ее дружба! Мы не можем оставаться невооруженными среди столь критических обстоятельств!
Людовик, однако, был сдержан в оценках.
— Говорят, что русские вельможи не далеки от мысли свергнуть деспотию и устроить республику, — произнес он в задумчивости. — Все, что в состоянии ввергнуть эту империю в хаос и заставить ее вернуться в мрак, выгодно нашим интересам.
Шпионы «королевского секрета» в своих оценках несколько ошибались. До первой русской революции было еще долгих сто тридцать шесть лет, зато до французской оставалось всего двадцать...
После долгих уговоров король все же решился на первый шаг и отдал приказ о незамедлительном снаряжении Тулонской эскадры в восемнадцать 100-пушечных кораблей. Одновременно был собран и королевский совет, чтобы окончательно решить вопрос истребления русских. Однако результат совета оказался неожиданным для Шуазеля — министры единодушно проголосовали против нападения на эскадру Спиридова. Причину своего решения они объяснили одним — Франция еще не готова к столкновению с такой грозной силой, как «Северный аккорд», а плавание нескольких русских кораблей — еще не повод для начала новой большой войны. Людовик XV по итогам совета вынужден был нападение отложить и еще раз хорошо обдумать все возможные последствия этого шага.
Эскадра адмирала Спиридова устало втягивалась в Английский канал, когда русский посланник во Франции Хотинский напросился на аудиенцию к герцогу Шуазелю, желая выведать возможность враждебных действий французского флота.
Испытывая нетерпение Хотинского, Шуазель долго держал его в приемной, но это на посланника впечатления не произвело, и к Шуазелю он входил с улыбкой сияющей.
— Моею государыней велено испросить у вас дозволения входить кораблям нашим в случае бури в гавани французской короны, — начал он неожиданно.
Хотинский действовал на свой страх и риск, никаких указаний на этот счет он из Петербурга не получал и получать не мог. Франция была для России враждебной державой, и входить в ее порты русским судам строго-настрого запрещалось. Но тем внезапней был нанесенный посланником удар! Шуазель находился в явном замешательстве. Лицо его быстро покрывалось красными пятнами. Еще бы, ведь «королевский секрет» пропустил это сообщение, и теперь ему предстояло принимать решение на ходу.
— Мы никогда не отказывали в должной человечеству помощи и, конечно же, разрешим пребывание у нас, ведь с Российской державой мы состоим сейчас в добром согласии. Но в гаванях наших тесно, и впускать туда мы сможем только по одному кораблю, да и то не во все порты. — Герцог говорил медленно, стараясь выиграть время для обдумывания.
— Но этого недостаточно, — напирал на него Хотинский, стараясь ему этого времени не дать.
— Ведь ежели целый эскадр будет застигнут бурей, то неужели вы примете лишь один корабль, оставив остальные на верную погибель?
— У России сейчас большой флот, и потеря одной эскадры для вас не Бог весть какая трагедия. — Шуазель все никак не мог понять, куда же клонит русский посланник, поэтому отвечал зло и необдуманно. — Если бы мы были союзниками, то впустили бы десяток ваших эскадр — таков морской закон. Но при настоящих условиях сказанное вам решение изменить невозможно. Чтобы противостоять Британии, мы вынуждены готовить свои корабли, а ваша эскадра — это сброд пиратов, жаждущих легкой добычи на Средиземноморье, но не будет...
Шуазель умолк. Он наконец понял, чего от него добивался Хотинский; понял он и другое: эту словесную дуэль он безнадежно проиграл.
— Что ж,— широко улыбнулся довольный результатами беседы Хотинский, — позвольте откланяться!
Вернувшись в посольство, он сразу же отправил в Санкт-Петербург шифрованное донесение: «Известие, что Франция и бурбонские державы намереваются выслать эскадры, вновь подтверждается ».
* * *
При переходе морем бомбардирский «Гром» поотстал от остальных и шел в одиночку. Дул свежак. Гуляла приличная волна. Опасаясь за перегруженный корабль, Перепечин спустил паруса. Но беда, как говорится, одна не приходит. Ночью из-за недосмотра рулевого корабль развернуло бортом к волне. Зажатый водяными валами, «Гром» скрипел и трещал. Команда, однако, держалась стойко. После полуночи, не выдержав напора ветра, рухнула грот-мачта.
— Фалундер! — крикнул кто-то. Но было поздно, работавших на палубе завалило такелажем. Выволокли из-под грот-стеньги зашибленного Ильина. Лейтенанту придавило ногу, разбило лицо. Остальные отделались синяками.
В торчащем из палубы обрубке мачты, в самой ее сердцевине, чернела гниль...
Взятый в Копенгагене лоцман советовал, пользуясь попутным ветром, идти чиниться в ближайший норвежский порт. Но капитан «Грома» отказался наотрез: — Не по пути нам туда, чай, не в Архангельск плывем.
А вскоре задул попутный норд-ост, и спустя несколько суток бомбардирский корабль входил в речку Гумбер, на которой стоит английский порт Гулль. Ильину к тому времени немного полегчало, однако ходить он еще не мог. Ухаживал за лейтенантом грек Константинов, ходил за ним, как за родным сыном. Сидя у изголовья, рассказывал о своей далекой Родине:
— Сам я с Лемноса, а когда османы учинили там резню, семья наша бежала в Морею. Отец открыл лавку в Виттуло, торговал товаром скорняжным. А мы с младшим братом Варвацием пошли в рыбаки. В море меня и схватили османы; за что, про что — кто знает! Два года плавал матросом на их судах. Били страшно. Христианин ведь для османа хуже последней собаки, и убийство его за благое Аллаху дело у них почитается. Не снес я жизни такой и в Очакове бежал. Пробрался в Россию. Скорняжил в Астрахани. И вот теперь с трепетом в душе плыву к родным берегам. Ах, поймешь ли ты чувства мои, Митя?
Ильин слабо улыбнулся. — Ничего, скоро дома будешь! Недолго ждать осталось.
Дементарий покачал седой головой.
