Придон отодвинулся в сторонку, дрожащие пальцы нащупали
горячую дощечку на груди. Он положил на ладонь эту оправленную в бронзу
драгоценность, жадно смотрел на портрет Итании, нарисованный Вяземайтом.
– Неужели, – шепнули его пересохшие губы, –
тебе так сладко меня мучить?.. Ты улыбаешься, но в твоем сердце лед. Ты видишь,
как я страдаю, но ты весела… Не тесно тебе в рамке? Выйди, скажи мне слово!..
Ты же можешь!.. Ты настолько красивая, что ты можешь все… Вяземайт говорит, что
красота – самая великая магия на свете, потому ей подчиняются даже маги,
создатели магии. Даже боги – создатели всего…
Ее лицо стало расплываться, глаза кольнули льдинки. Он
поспешно вытер замерзшие слезы. Со стыдом и ужасом подумал, что раньше никакие
раны, никакие пытки не могли вырвать даже стон, не говоря уже о слезах. Он
смеялся и пел боевые песни, когда дикие горцы захватили в плен и начали
истязать, но теперь плачет как ребенок, едва вспомнит ее лицо, ее голос, ее
строгие удивленные глаза…
– Что со мной, – прошептал он, – что ты
делаешь со мной?
Аснерд посматривал искоса, но молчал. Вяземайт тоже видел и
слышал все, помалкивал, а Конст вообще старался не смотреть в его сторону.
Вяземайт после долгого молчания толкнул Аснерда в бок.
– Слышь, медведь…
– Что?
– Не спи, говорю.
– А что тебе?
– Ты же знаешь, если взять всего десяток верст на
север, там гора, где живет… помнишь? Аснерд недовольно хрюкнул.
– Я у него был лет сорок назад!.. Да за это время…
– Это для тебя время, – бросил Вяземайт. – Но
не для него, сам знаешь.
Аснерд насупился, буркнул:
– Знаю. Если надо, что ж… можем сделать крюк. Вяземайт
кивнул в сторону Придона.
– Сам видишь. Аснерд вздохнул.
– Да вижу, такое как не увидеть. Ладно, ты все мясо
умял?
– Еще хлеб остался. Хочешь?
– Хлеб сам ешь, ты же волхв.
Они поднялись, Конст торопливо отвязывал от конских морд
мешки с овсом. Он поглядывал то на Придона – с сильнейшим сочувствием, то на
старших героев – с жадным интересом, ибо каждое их слово несло в себе тайны, а
тайны его манили больше всего на свете.
Придон ехал, погрузившись в думы, затем как-то невзначай
далеко-далеко за горами заметил фигуру великана. Залитый оранжевым солнцем, тот
возвышался над самыми высоними горами, в обеих руках нечто похожее на
исполинскую чашу. Придону она показалась панцирем гигантской черепахи. Из чаши
лился золотой поток, похожий на жидкое золото. Еще в воздухе превращаясь в
туман, разбивался на белые кучевые облака, но Придон почему-то был уверен, что
часть волшебной воды достигает гор, сбегает горными потоками в долины, несет
золотые крупинки.
Конь оступился, Придона тряхнуло, а когда он снова вскинул
голову, великана уже наполовину скрыло облаками.
– Кто это? – спросил он.
Аснерд вздрогнул, посмотрел по сторонам.
– Где?
– Да вот же…
Он осекся. На том месте ползло огромное облако. Аснерд
посмотрел еще раз на Придона, снова на то место гор, спросил:
– Что-то видел?
– Да, но…
– Не всем дано, – сообщил Аснерд. – Может
быть, ты чем-то наделен большим, чем остальные люди.
Придон покосился на его мощную фигуру, буркнул:
– Мне кажется, как раз я обделен больше всех. Аснерд
покачал головой, некоторое время ехали молча, потом Аснерд сказал медленно:
– Ты помнишь тот базар, когда ты взял из рук бродячих
актеров бандуру?
– Не напоминай, – простонал Придон.
– Почему?
– Я стараюсь забыть свой позор, а ты…
Аснерд хмыкнул.
– Позор? Многие бы отдали правую руку за такое
колдовство! Ты же чародей, еще не понял?.. Да-да, тебе дана власть… или
пробудилась в тебе, не знаю, но теперь в тебе такая сила, что ты можешь делать
с людьми все, что угодно!.. Когда ты шепчешь имя своей принцессы, у меня тоже
сердце начинает стучать чаще, а кровь вскипает. Я посмотрел на других, у всех –
то же самое. Ты можешь заставить людей плакать, можешь велеть им смеяться до
упаду, можешь бросить с голыми руками на вооруженного врага, можешь велеть им
всем попрыгать в пропасть… У тебя страшная мощь, но ты, как дурень, едешь с
боевым топором, мечтаешь бить по головам собственными руками, как…
Он запнулся, подбирая слово, Придон сказал зло:
– Как герой!.. Пусть как мужчина, в конце концов!
– А кто сказал, что если мужчина, – возразил
Аснерд, – то обязательно дурак? Попадаются и умные. Вот я, например.
Всегда себе попадаюсь как самый умный.
– А что, выходят на поединки обязательно дураки?
– Не простые, – сказал Аснерд
наставительно, – а отважные! Отважные дураки – это красота, это гордость
любого племени. Все, что делают, – прекрасно. И наполнено великим смыслом.
Правда, словами такой смысл не передать, надо чувствовать. Отважные дураки –
это символ любого народа. Без дураков племя не племя, ибо только дураки ведут
народ на свершения, на захват новых земель, а умные потом все это объясняют
красивыми и умными словами. Если у дурака все получилось, то объясняют –
почему, а если нет, то умно рассказывают, что было предельной дуростью вот так
поступить и вот так сделать.
Придон, совершенно сбитый с толку, пробормотал:
– Так что же… я не понял… хорошо или плохо быть умным?
Аснерд хохотнул.
– Наверное, хорошо. Не знаю, я сам им все еще не стал.
Я говорил о том, что ты, как простой воин, ломишься вперед с топором в руке,
хотя мог бы, как чародей…
– А чародеи что, не умные?
Аснерд развел руками. Конь, почуяв, что хозяин выпустил
повод, попытался остановиться и пожрать малость чистого снега, но воевода
сдавил сапогами бока, и конь вздохнул, пошел еще резвее.
– Вроде бы умные, ведь чародеи ж… но и дурости в них
Много. Ишь, что-то делают, строят, ломают, кого-то защищают, на кого-то
нападают! А ведь умный уже с детства знает, что все на свете трын-трава, ничего
не изменишь, все люди – скоты, все бесполезно, нужно сидеть в своей норке и не
рыпаться, ибо все вокруг сволочи.
Придон покосился на Аснерда, вздрогнул. Там, вдалеке, за
спиной воеводы из серых туч вышла сверкающая белизной полуобнаженная женщина.
– Что это?
Аснерд быстро обернулся, в руке непостижимо быстро оказался
топор.
– Где?
– Да вон же! – вскрикнул Придон. – Вон!
Он потыкал пальцем. Прекрасная женщина, как он видел
отчетливо, идет по вершинам гор, однако ноги ее не касаются земли. Он со
сладким в душе ужасом видел, как она свободно двигается в их сторону, вокруг –
грязно-белые облака… Нет, не облака, это тяжелые снежные тучи появляются прямо
из складок ее одежды, из ее волос, из ее тела. На мгновение сама женщина
становится этими тучами, ее прекрасное тело растворяется, и тогда тучи
расходятся от этого центра, как бегущие в ужасе овцы, и снова она идет прямо на
них, ее тело прекрасно, но это тело бездушного белого мрамора… нет, холодного
льда…
