– Если велишь…
– Велю! – перебил Антланец, даже не дослушав.
– То я, – продолжал Узигой, – по твоему
повелению попробую обратиться к Далиле… Она в свое время там побывала. Даже
жила… некоторое время.
Держался он и выглядел странно. На артан пахнуло опасностью,
словно над головами пролетела огромная хищная птица. Антланец, похоже, тоже
ощутил неладное, буркнул нетерпеливо:
– Так обращайся!.. Или тебе надо куда-то ехать?
– Только пройти в свою комнату, – ответил Узигой
кротко.
Антланец поднялся.
– Так пойдемте!
Узигой не сдвинулся с места.
– Волшебники не выносят множество народу. Я буду
говорить один.
Антланец уже кивнул, соглашаясь, но внезапно заговорил Аснерд.
Голос воеводы звучало сурово и твердо, как если бы заговорила промороженная
столетиями скала:
– Прости, дорогой Антланец, но дело касается нас. Или
говорят при нас, или… тогда сами отыщем, сами добудем!
Антланец нахмурился, на лице отразился гнев, Узигой мялся и
елозил взглядом по столешнице. Придон умоляюще смотрел на Аснерда, что за
предосторожности, все равно ему не жить, если не искать меч, наконец на той
стороне послышался долгий тяжкий вздох, изменившийся голос Узигоя произнес:
– Хорошо… Пусть со мной пойдет… вот он! Придон радостно
вздрогнул, палец мага нацелился через стол ему прямо в грудь.
– Да-да, конечно, – сказал он торопливо, – я
да… еще бы!
Аснерд скривился, повторил раздраженно:
– Да-да, конечно… еще бы… Но только смотри – наведешь
на него порчу… я тебя не просто убью! Я тебя заставлю помучиться.
Узигой слабо улыбнулся.
– Никто не сможет заставить меня мучиться больше, чем…
чем я уже. А твоему юному другу никакая порча не грозит большая, чем уже на
нем. В нем самом.
В молчании смотрели, как он поднялся из-за стола, Придон
поспешно встал следом. Аснерд поднял руку, но оборвал себя и лишь вяло подал
слугам знак, чтобы убрали от него пустое блюдо.
Глава 11
В своей небольшой комнате, донельзя захламленной, Узигой
молча прошел к дальней стене и рывком сорвал темное покрывало. Придон с
волнением смотрел на большое, в рост человека, зеркало в черной зловещей
оправе, массивной, в орнаменте, но не из дерева или металла, а словно бы из
окаменевшей смолы.
– Зеркало, – сказал Узигой, голос его звучал
странно, губы кривились, а щека дважды дернулась. – Зеркало – непременный
атрибут чародеев… Все обзаводятся зеркалами, но только старые зеркала…
сделанные древними мастерами, несут в себе великую и непонятную магию. А все
остальные зеркала – только подделки.
– Это, – спросил Придон шепотом, – старое?
– Очень, – ответил Узигой. – Очень старое.
Его руки двигались как бы сами по себе, он не отрывал взгляда от темной
поверхности зеркала. Придону чудилось, что по ту сторону что-то происходит, по
отражению проходят, легкие волны, пропорции искажаются.
Узигой заговорил громче. Он пытался выпрямиться, смотреть
прямо и бесстрастно, но Придон с изумлением видел на лице колдуна не страх
перед заключенными в зеркале демонами, а стыд и сильнейшее смущение.
Из зеркала хлынул чистый пурпурный свет. В комнате стало
светло, стены из серого гранита стали красными, а разбросанные вещи заблистали,
как драгоценные. По телу Придона прошла теплая волна, словно рухнул с коня в
прогретую солнцем траву, а жаркие лучи солнца, будто руки рабынь, разминают ему
мышцы.
Ему почудилась некая странная мелодия, а красный свет из
зеркала стал ярче. В глубине на миг блеснуло, послышался хлопок, словно лопнул
огромный пузырь. Свет не померк, даже стал еще ярче, но Придону показалось, что
все же померк. Там, в раме, не выходя из зеркала, стояла ослепительно красивая
женщина. У нее было умное гордое лицо, насмешливые глаза, слегка выдвинутая
челюсть, несколько утяжеленная, что придавало ей вид упрямый и надменный.
Но Придон ощутил, что не может оторвать взгляда от ее
наряда. Впервые он смотрел на одежду больше, чем на человека, дыхание
остановилось, с трудом поднял взгляд на ее лицо. Она поймала его взгляд,
насмешливо изогнула губы.
С плеч ее ниспадал лиловый плащ, перехваченный у горла
золотой цепочкой. Но спереди едва-едва прикрывала снизу грудь белоснежная
плотная ткань на серебряных шнурах, половинки не сходились почти на его ладонь,
так что ее прекрасная высокая грудь видна больше чем наполовину.
Острые края толстой ткани едва достигали пупка, нежного и
такого аппетитного, что ему захотелось коснуться его губами, а дальше… Он
обомлел, по всему телу бегали мурашки, но отчаянным усилием воли держал взгляд
на ее лице, рассматривал полные губы, гнал от себя видение, что дальше из
одежды на ней… нет ничего!
Правда, от середины бедра и до кончиков пальцев обеих
длинных и безукоризненных ног у нее не то сапоги, не то особые чулки из мелких
чешуек металлической рыбы, но это он заметил вскользь, а сейчас трясся, исходил
потом от усилий смотреть ей в лицо и только в лицо.
Она с самым непринужденным видом улыбнулась мило, плащ почти
стелился по полу, касаясь ее обнаженных ягодиц.
– Дорогой Узигой, – промурлыкала она светлым
пушистым голоском, – как давно тебя не видела…
– Всего-то пару сот лет, – ответил тот хриплым
голосом. – Ты чего голая?
Она в недоумении вскинула тонкие брови.
– А что, так уже не ходят? Узигой вскрикнул в странной
муке:
– Да оглянись вокруг! Мир изменился. Теперь закрывают
то, что раньше было открыто, а открывают то, что было закрыто.
Придон видел, как в безукоризненном лице чародейки что-то
дрогнуло, в глазах появилось сомнение.
– Не врешь? – поинтересовалась она
недоверчиво. – Какая же бесстыдница посмеет показать на людях голую
ступню? Или плечи?
Узигой почти крикнул:
– Как вы меняетесь медленно… женщины!
Придону послышалась в голосе чародея скрытая боль.
Волшебница огляделась по сторонам, всмотрелась через плечо Узигоя, там широкое
окно во двор Антланца, видно народ, женщин… На ее лице Придон видел быструю
смену удивления, восторга, отвращения, снова удивления.
– Как быстро, – проговорила она дрогнувшим
голосом. – Как быстро, оказывается, мужчины привыкают! Потому нам,
скромным женщинам, приходится менять открытые для взглядов места снова и снова…
Что делать, мы так стараемся вам понравиться, как-то вас заинтересовать… Ладно,
я не поверю, что ты по мне просто соскучился. Говори, зануда.
Узигой сказал тем же охрипшим голосом, хотя на пиру он
говорил чисто и ясно:
– И будешь не права. Я в самом деле… Даже сильно, если
хочешь правду. Но вот так просто к тебе обратиться… не знаю, смелости не
хватало.
