– Заговаривается…
Вяземайт кое-как ускорил шаг. Придон двигался в стороне,
солдаты поглядывали на него с испугом. Придон шел, не склоняясь перед ветром,
как ходил всегда и как идут все трое артан, холодный ветер сечет, мелкие
льдинки тут же превращаюся на горячей коже в крохотные капельки, испаряются.
Черные волосы треплет ветром, медный обруч горит, как раскаленный в огне, от
него летят искры.
Ноги Придона загребают снег, глаза смотрят поверх далеких
вершин, а губы непрерывно шевелятся. Вяземайт догнал, ветер все еще воет, слова
разобрать трудно, но, когда он вслушался, понял все.
– Когда с синего неба, – донесся до него страстный
шепот, – солнечный свет – я думаю о тебе, но если тучи и дождь – я тоже
думаю о тебе! Когда ночь, а звезды от края до края, я думаю о тебе, любимая! Но
если утренняя заря улыбается миру, я тоже о тебе, любимая! И в жаркий день, и в
снежную ночь, и в дороге, и за столом – только о тебе я думаю, только тобой
живу. Если по небу белокрылят птицы, я думаю о тебе, но когда низко над землей
черные молнии стрижей, мои мысли тоже о тебе…
Вяземайт приотстал, а когда воевода догнал, старый волхв
двигался задумчивый и отрешенный. Аснерд помолчал, ждал, когда волхв заговорит,
наконец рыкнул:
– Что, это заразно? Вяземайт слабо улыбнулся:
– О, если бы это было так!
– Что с Придоном? – потребовал Аснерд.
– Он просто бормочет о своей Итании. Его сжигает
внутренний жар. Такое бывает… Аснерд нахмурился, пробурчал:
– А может, это что-то с магией, да?
– Я бы не утверждал…
– Магия, – отрезал Аснерд. – Мне Олекса
рассказывал, как Придон внезапно побил кентавров, разогнал дэвов, разнес их
храм, уничтожил весь их город. Что еще, как не магия?
Вяземайт покачал головой:
– Не магия, Аснерд. Не магия.
– А что?
– Нечто повыше магии.
Долгое время брели молча, загребая ногами снег. Потом снег
исчез, земля под подошвами звенела сухая, чистая, а солнце жарко палило
обнаженные головы.
– Что такой нахмуренный? – спросил он Вяземайта.
– Да так, – ответил Вяземайт, – гляжу на
Придона… Черт, он как укор! Рвет жилы, а ноша-то неподъемная… наверно. Такой
дурак… нет, такой безумец, что я просто не знаю, плакать ли, глядя на него,
смеяться навзрыд… или завидовать.
Аснерд безмерно удивился.
– Завидовать? Его мукам?
– Муки тела укрепляют волю, муки сердца очищают и
возвышают… не знаю, наверное, всего – от кончика ушей до грязных ногтей.
Признайся, всем нам выпадает такая возможность хотя бы раз в жизни. Увидеть
волшебный цветок на краю пропасти! Рискнуть приблизиться и сорвать… Но я, как и
все, предпочел сорвать простой цветок, который рос в моем же селе на той
стороне улицы. Теперь он в моем доме, дал плоды: пятеро сынов и три дочери, но…
вот я тогда, выбрав добрую и послушную жену… которую взял без этой крови из
носа, не надрывая жилы, не потерял ли возможность любви великой?.. Пусть со
всеми этими муками и страданиями?
Аснерд подумал, спросил с недоумением:
– Это ты о чем? Неужели о той, вертлявой и языкастой…
как ее, даже имя забыл!.. Что постоянно дразнила всех, ее не любили… Так это ж
было сто лет назад!
– Ну и что? – возразил Вяземайт. – Она у меня
и сейчас перед глазами.
Аснерд опешил, но Вяземайт, ничуть не смущаясь своей
дурости, шел, сильно прихрамывая, по снежной борозде, чем-то неуловимо в этот
момент похожий на Придона. Аснерд крякнул, махнул рукой, отстал. Неужели только
ему, воеводе, повезло сразу и бесповоротно: жена досталась красивая, умная,
верная, добрая и вообще лучшая из всех женщин! Никаких страданий, душевных мук.
Он догнал, спросил по-деловому:
– Ты лучше скажи вот что… Как думаешь, почему эти
вылетели встречать нас таким скопом? Вяземайт ответил сварливо:
– Тебя только сейчас это заинтересовало?
– Нет, я же видел, как ты струхнул. И начал вилять, а
спиной никогда к ним не поворачивался. Даже Придон насторожился, не сказал, что
рукоять у нас.
– Думаешь, поверили?
– Вряд ли… но пока рукоять не увидят, у них будут
сомнения. А вдруг в самом деле не сумели добыть или же добыли, но спрятали где-то
там в горах?..
– Думаешь, Тулей вот так решил…
– А ты что думаешь? – ответил Аснерд вопросом на
вопрос.
– Дело умных, – сказал Вяземайт спокойно, –
предвидеть беду, пока она не придет. Дело храбрых – сражаться с бедой, когда пришла.
Я беду предвидел?
– Предвидел, предвидел… – пробормотал Аснерд нехотя.
– Ну вот… Сражайся. Ты ж у нас самый храбрый!
– Я не самый храбрый, – буркнул Аснерд. – Я
самый добрый. Сколько бы ты меня ни дурил, а я все еще тебя ни разу не прибил.
– Аснерд, что ты говоришь! – ужаснулся
Вяземайт. – Как это ни разу?
Аснерд сказал мечтательно:
– А так… Как-нибудь, когда доберемся до озера или
речки, я тебе покажу… Прямо на берегу так измордую, чтобы живого места не
осталось! Брошу в воду, вытащу, снова измордую. И так много-много раз… Нет,
хар-р-рошим даром тебя снабдила родня!
Вяземайт отодвинулся и пошел на пару шагов в сторонке.
– Ну знаешь ли… Только такой добряк может додуматься до
такого изуверства!
Яркое синее небо блистало от горизонта до горизонта. Придон
перестал хмуриться и оглядываться в неуверенности: не лучше ли было остаться
ждать Яську. Они уже спустились с самого опасного обрыва, перевели дух и снова
смотрели вниз с такой неимоверно высокой стены, что, понятно, сюда можно только
на драконе…
Здесь были острые скалы, и хотя вокруг уже зеленая травка,
но в щели намело снега, сейчас он бурно таял, вниз бежали прозрачные струи.
Спуск – не подъем, но Придон измучился, исхудал, мышцы
растаяли, а взамен выступили толстые жилы. Аснерд научил закреплять веревку
так, что удавалось сдернуть после спуска. Он тоже потерял лишнее мясо,
почернел, но смеялся зло и победно:
– И все-таки мы сумели!..
– Еще не Куяба, – сказал Вяземайт замученно.
– Но до Куябы, – заявил Аснерд, – почти
прямая дорога!..
– Как, кстати, и до нашей Арсы, – заметил
Вяземайт. – Я бы советовал…
Сильный грубый голос прервал резко:
– А я бы не советовал!
Придон поспешно оглянулся, Аснерд и Вяземайт схватились за
топоры. Из-за камней поднимались, а из щелей выскакивали воины в блестящих
доспехах. Придон бросил взгляд по сторонам. Справа и слева, даже сзади в их
сторону смотрят острые наконечники копий. Хуже того, за их спинами поднялись
лучники, стрелы уже на тетивах. Все воины рослые, в добротных доспехах,
чувствуется по уверенному виду, что горы для них – родной дом.
