На развилке дорог он свернул направо, тут же догнал
Родзяник, а затем и Щелепа, у него конь чуть поплоше, едва ли не в один голос
закричали:
– Это длинная дорога!.. Надо на ту, что во-о-он там!
Придон изумился:
– Но эта дорога ведет в Славию, даже я знаю.
– Это дорога торговцев, – объяснил
Родзяник. – Хорошая дорога: широкая, вымощенная камнем, с указателями, а
через каждые три дневных перехода всегда большой постоялый двор. Можно есть,
пить, спать, дать отдохнуть коням…
Щелепа хохотнул и ядовито добавил:
– Еще там воинские отряды через каждые десять верст.
Чтобы защищать караваны от разбойников. Конечно, я понимаю, отважному артанину
никто не страшен…
Придон нахмурился, куяв издевается, ясно. Если со всеми по
дороге драться, то двигаться будешь медленно. А там и власти Славии,
встревоженные, что кто-то побивает их заставы, вышлют навстречу целое войско.
– А что с другой дорогой?
– О, она скоро станет тропой, а потом и вовсе сгинет.
Там дикие непроходимые леса. Там даже сами славы, судя по всему, не живут. Если
пройти через тот лес, а он не так уж и велик, то сразу будет Черное Капище. Но,
конечно, если доблестный артанин желает обязательно подраться, можно и по
главной дороге…
Придон молча повернул коня.
Еще когда мчались сюда со всей сотней Дуная, каменистое
плато уже гремело под копытами, а сейчас оно заметно приподнималось и
приподнималось, словно стремилось привести их на небо. Воздух становился свежее
и чище, словно он снова очутился в горах.
Родзяник догнал, лицо веселое, рука выстрелила вперед
повелительным жестом:
– Славия!
Придон заставил усталого коня перейти с шага на рысь, затем
на галоп. Что-то неправильное чудилось впереди. Он не мог сообразить, что
именно, только линия горизонта почему-то быстро приближалась, а он уже привык
не спрашивать больше по-детски волхвов: почему, сколько ни скачи, а линия между
небом и землей все отодвигается и отодвигается?
Сейчас же эта линия, напротив, с каждым конским скоком
становилась ближе и ближе. Горизонт был в виде выщербленного скалистого края.
Конь захрапел, прижал уши. Придон сбавил бег, а в десятке шагов от этого чуда
остановился и соскочил на землю.
Впереди край света, так почудилось в первое мгновение. Земля
обрывается отвесно, словно он, как крохотный муравей, стоит на вершине каменной
стены. Далеко внизу в жуткой бездне клубится желтый неприятный туман. Плита,
что несколько дней вела с небольшим наклоном вверх, закончилась. Сейчас он
стоит на ее краешке. На самом краешке огромной каменной плиты.
По телу прошли мурашки, он начал догадываться, что там,
внизу. Послышался стук копыт, конский храп, шаги. Голос за спиной произнес:
– Отсюда всего сутки… от силы двое!.. до Черного
Капища.
Подъехал Щелепа, посмотрел с седла, не слезая, сказал уныло:
– Двое суток?.. Это ворона долетит за двое суток.
– А ты чем хуже вороны? – спросил Родзяник. –
Ты же почти орел!.. Вон у тебя какой нос… красивый.
Щелепа потрогал свой длинный крючковатый нос, в глазах
мелькнуло злое, не поверил, пожал плечами.
– Отдохнем, – сказал он и спрыгнул на
землю, – подумаем, как спускаться.
Придон подошел к самому краю, всматривался в желто-зеленую
жуть внизу. Живя в чистом, прокаленном солнцем мире ровной, как обеденный стол,
степи, он не любил и боялся лесов, хотя что за леса в Степи? Так, мелкие рощи,
просматриваемые насквозь. Только в северной части Артании, что граничит со
Славней, уже да, леса. Настоящие. У него все тело покрывалось мурашками, когда
вступал под сень, так это называлось, сень леса. Над головой вместо бездонного
пронзительно синего неба, иногда с облачками, появляется низкий зеленый полог,
постоянно шевелятся ветки, по ним что-то ползает, скачет, наблюдает за ним
враждебно и злобно.
Кордоны между Куявией, Артанией и Славней сложились как бы
сами, где по рекам, а где по горным хребтам, там зимой вовсе ни пройти, ни
проехать, да и летом непросто провести войско горными тропами, а вот сейчас он
на высшей точке каменного плато, солнце жжет кожу, но почему во всем теле
ширится, расползается смертельный холод могилы?
Там внизу уже Славия… Славия в виде сплошного топкого
болота, поросшего предательским мхом. Даже не кочками, тогда можно бы еще
попробовать прыгать с одной на другую, как делают это порождение жаб – славы…
хотя, если честно, он никогда на такое не решится, у него затрясутся колени, и
тут же промахнется мимо кочки в гнилую воду, где топь заглотнет его сразу же.
Болото бесконечное, тухлое, даже сюда, на такую высоту
донесло сладковатый запах разложения, гнилья, особенно мерзкий для человека
чистых солнечных запахов степи. Кое-где пятна не зеленые, а вовсе желтые, а то
и красноватые, словно нарывы на теле человека или животного. А вон там
бугрится, будто из мерзких глубин поднимается исполинский пузырь болотного
газа, уперся в моховой покров, ищет, где прорвать…
Придон вздрогнул, наконец-то ощутив, что видит не пузырь
болотного смрада, а холм, поросший лесом. И не болото там вовсе, а сплошной
дремучий лес, что с этой высоты выглядит толстым слоем мха на стареющем болоте.
За спиной Родзяник долгое время смотрел с седла, слез с
великой неохотой, будто этот обрыв его изумил до крайности, а ведь еще Дунай
говорил, это эти двое знают все дороги как свои пять пальцев, даже бывали в
Славии не раз. Щелепа соскочил на землю бодрее, с Родзяником переговаривались
вполголоса, Придон не прислушивался, только слышал в голосе Родзяника
сильнейшее раздражение. За спиной послышались шаги.
– Как будем слезать? – спросил Щелепа. Он подошел
ближе, опасливо вытянул голову. Чертыхнулся, отступил. – Ничего не боюсь,
но вот высоты…
– Так зачем же вызвался? – спросил Придон.
– Я ж говорю, – ответил Щелепа с обидой, –
что ничего не боюсь! Мне бы только слезть…
Подошел Родзяник, скалил зубы. Придону очень не понравились
глаза бывалого воина. Так смотрят лишь на человека, которому вот-вот нанесут
смертельный удар. Правда, Родзяник тут же отвел взгляд, даже улыбнулся, но
Придон ощущал себя так, словно по груди проползла большая холодная змея.
Щелепа, посвистывая, принялся снимать с заводного коня мотки
прочнейшей веревки. Закрепил конец за выступ скалы, остановился в задумчивости.
Родзяник сказал раздраженно:
– Что застыл? Другой конец себе за пояс – вот и все.
– А вдруг расстегнется? – спросил Щелепа. – Я
ж так хорошо пообедал…
– Тогда обвяжись, – посоветовал Родзяник. –
Только и всего.
– А дальше?
Придон, не обращая на них внимания, потуже затянул перевязь,
ножны меча бога войны прижались к спине, как будто стали ее частью. Родзяник
посматривал неодобрительно, сказал наконец:
