– Спасибо, – прошептал он. – Боги Артании… вы
и здесь со мной!
Не было сил очищать от глины и грязи, лишь сбил самые
большие комья, кое-как надел через плечо, сразу ощутил себя увереннее, даже
вроде бы здоровее, только в черепе еще гул, а мысли плывут медленно и вяло,
словно вылезающие в лютый холод лягушки из болота.
Вернулся к краю дупла, начал осторожно спускаться, пальцы
дрожали от слабости. Недалеко от земли толстый слой мха подался под ногами,
ослабевшие руки безуспешно пытались ухватиться за кору, и, хотя с такой высоты
упасть и ушибиться – смешно, он все-таки ушибся, лежал и хватал ртом воздух,
как рыба на берегу.
От вытаптывающих траву отделился мужик, подошел, Придон
смотрел снизу вверх, и казалось, что мужик – настоящий лесной великан: волосы
до плеч – с зеленым оттенком, в длинной бороде зеленые водоросли, травинки,
мох, даже рубашка с зелеными потеками вся покрыта мхом, что уже пророс, пустил
крохотные зеленые корешки.
Мелковатые для такого огромного лица глазки без всякого
выражение оглядели Придона, на миг задержали взгляд на странной перевязи через
плечо.
– Живой, – протянул он с некоторым удивлением. –
Я не думал… Зачем, говорю, Коряга, нам тащить этот труп? А Коряга мне: он еще
живой, не видишь? Вижу, говорю, но у него все кости переломаны, вон даже живот
лопнул, да и весь синий, ровно ядовитых грибов обожрался! Вот-вот кончится. Но
Коряга у нас дурак, ничего не понимает, пальцев на руке не сочтет, взвалил тебя
на плечо, прет в деревню… Ну, я без него три нырки добыл и одну летягу видел,
это к удаче!..
Придон, не поднимаясь, спросил глухо:
– Но как я выжил?
– А дупло на что? – ответил мужик с недоумением. –
Он же тебя в дупло сунул!.. Ты ж щас из дупла вылез!.. Тебе главное было до
дупла дотерпеть, не кончиться. А Коряге грю, что не донесет, брось, до деревни
еще три версты, да и чужак ты вовсе, а зачем чужаков подбирать? Нам своих
девать некуда, поляна всех не вмещает, а за Большое Болото еще никому не
удавалось выйти…
Придон наконец собрался с силами, поднялся. И тут обнаружил,
что мужик – в самом деле великан, на голову выше, в плечах шире вдвое, руки
толщиной с бревна. И еще стало понятно, что все мужики, что мерно вытаптывали
траву, крупнее его, Придона, тяжелее и наверняка сильнее.
– У вас такие дупла, – пробормотал он, –
волхвостые… лекарские?
Мужик рассматривал его пристально, потом взгляд померк, как
у пса, что не умеет долго смотреть на что-то неотрывно, огромная лапища
поднялась, Придон услышал скрип, это мужик поскреб загривок.
– Да, – сказал мужик, – у нас дупла. А в
вашей деревне… нет, что ли?
Он заранее скорчил морду в скептической ухмылке. Дупло,
подумал Придон. Он пощупал грудь, живот. Чувствуются рубцы от ран, но он
двигает руками, его тело уже на ногах. Выходит, эти дупла не простые. Возможно,
даже смертельные раны могут залечить, и какая жалость, что эти деревья не
растут в Артании! Да и за войском их не потаскаешь, чтобы раненых сразу туда, в
сырую гниль опилок…
– Меня хотел убить очень умный человек, – сказал
он задумчиво. – Очень! И почти убил. А спас, значит, самый большой дурак
вашей деревни?
Мужик обрадовался.
– Верно говоришь! Так хорошо, что у меня даже голова
закружилась, будто песню услышал. Складно. Ты кто? Ты не из наших. Где твоя
борода, ведь ты не ребенок? Или ты, может быть, ребенок какого-нибудь
великана?..
Придон всмотрелся внимательнее, но мужик говорил совершенно
серьезно.
– Я не… – начал говорить Придон и тут ощутил, что
колени подламываются, а в голове зазвенело. Лицо мужика начало расплываться.
Губы его шевелились, но слов Придон уже не слышал.
– Мне бы поесть, – прохрипел он из последних сил.
Тьма обхватила его со всех сторон.
Очнулся от гадостного ощущения, что через лицо ползет
огромная улитка. С трудом открыл глаза, рука поднялась, чтобы смахнуть мерзкую
тварь, и застыла на полдороге.
Перед ним на корточках сидела полуголая молодая женщина. У
нее было миловидное лицо, коричневые глаза древесного цвета под широкими и
густыми бровями, расплюснутый нос. В руке грязная деревянная ложка, лицо
испачкано золой и древесным соком. Перед ней раскорячился широкий горшок из
необожженной глины.
– Опамятовался? – проговорила она участливо.
Улыбнулась. – Вот и хорошо… Теперь сможешь есть сам. Мужчины должны есть
много…
Из ее ложки высунулась блестящая от слизи голова улитки.
Повела рожками и, пока женщина смотрела на больного, перевалилась через край.
Придон вздрогнул всем телом, когда мерзкая тварь шлепнулась ему на голую грудь.
Женщина проворно шлепнула ладошкой, накрыла, не дав залезть
под перевязь, белые зубы блеснули в торжествующем смехе:
– Проворная? Я еще проворнее.
Придон дернулся, когда к его рту приблизилась женская
ладошка с зажатой в ней улиткой размером с большую толстую жабу.
– Ты что? – вырвалось у него. – Хочешь, чтобы
я это съел?
– Конечно, – удивилась она. – Ты вон какой
большой!.. Тебе надо есть много. А те, что я тебе скормила из первого горшка,
разве насытят мужчину?..
Справа от женщины лежал на боку пустой горшок. В нем влажно
блестит, тонкая ниточка слизи тянется через горлышко в сторону коричневых
опилок. Похоже, одна улитка все же оказалась проворнее, убежала.
В желудке, как ему показалось, начало шевелиться, дергаться,
переползать с места на место. Он напрягся, стараясь удержать желудок на месте,
не дать карабкаться к горлу. Кровь застыла в жилах.
– Что-то опять побледнел, – произнесла женщина с
беспокойством. – Съешь еще хоть парочку…
– Не… хочу… – пробормотал он. Желудок начал подниматься
к горлу. – А ты кто?
– Я? Я женщина.
– Это понятно, – сказал он слабо, – но разве
ты единственная женщина? Она удивилась.
– Нет, конечно. Нас семь человек в деревне. И
двенадцать мужчин!
– А как тебя зовут?
Она вскинула широкие мохнатые брови. В глазах появилось удивление.
– Я же сказала – женщина!
– Ну да, – согласился он, – но вас семеро
женщин. Как вас отличают одну от другой? Она засмеялась.
– А, вот ты о чем? Ну, четверо уже совсем старые,
только две в возрасте, одна еще почти ребенок. Нас отличить легко.
Он вздохнул.
– Ладно, я буду называть тебя… Цветок. Хочешь? Это
очень красиво. У человека должно быть имя.
– Имя? А зачем?
Плечи его передернулись, от мокрой земли тянуло холодом.
– Эх, – сказал он, стуча зубами, – огня бы…
