А когда он выбрался на твердое, чувствовал в груди только
острый осколочек, словно туда попала мелкая заноза. Цветок выбралась легко,
грациозная, как молодой олененок.
– Не садись, – предупредила она, – здесь плохой
мох… И туда не садись, посмотри, что над головой!.. Нельзя под деревом
ложиться, нельзя!.. С ума сошел?
Хрипя и задыхаясь, он позволил увлечь себя вверх по тропе,
Цветок называла это тропой, хотя он не видел даже звериных следов, там ее
пальцы разжались, он рухнул на сравнительно твердую и почти сухую землю, только
ухватился за приглашающе свесившуюся ветку, подтянулся, но Цветок вскрикнула в
ужасе и негодовании:
– Ты что же…
Он не успел ничего понять, как она прыгнула, послышался
хруст. Она переломила ветку намного выше, а он повалился на спину. Обломанная
ветка осталась в его руках.
– Ты чего? – спросил он.
– Это ты чего, – ответила она зло. – Как
будто в вашем лесу не растут эти липалы!
Придон попытался выбросить ветку, но она намертво прилипла к
ладоням. Цветок, ворча, набрала в руки травы и, обхватив ветку, обломала концы.
На ладони Придона остался прилипший обломок чуть длиннее самой ладони. Он
ужасно мешал, Придон сперва злился, потом со страхом понял, что теперь, даже
попадись ему на дороге топор, не сможет ухватить за рукоять…
– Чего это они, – сказал он с неловкостью. Глаза
отводил, но и не рассказывать же, что есть края, где таких деревьев нет.
– Они людей не едят, – сообщила Цветок. Он
удивился, она добавила: – Но приходят звери и… едят. А кровь и кости зачем-то
дереву. Не знаю почему, но эти деревья и звери давно в таком сговоре.
– Подлый сговор, – прохрипел он.
– Почему? – удивилась она.
– Просто подлый…
– А, тогда ладно. Ну, отдохнул? Сколько в тебя влазит?
Вон уже зеленушка подбирается.
Придон со стоном подхватился, рукоять меча больно стукнула
по затылку. И снова бежали между огромными, покрытыми толстым зеленым мхом
скалами, что не скалы, а всего лишь стволы деревьев… там, под толстым жирным
слоем живого хищного мха, что уже и не мох, а что-то злое, ненасытное,
страшное…
Женщина легко скользила между деревьями, иногда падала на
четвереньки, он обычно не успевал, его стегали жгучие нити, он вламывался в
липкую ядовитую паутину, на голову сыпались влажные комья и, быстро-быстро
двигая слабыми лапками, заползали под лыковую одежду. Он падал и катался,
давил, как его учили в деревне, Цветок испуганно вскрикивала и оборачивалась,
он поспешно вскакивал, чтобы она не возвращалась, несся к ней.
Справа земля пошла настолько сухая, что у него сердце заныло,
словно встретил давно забытое, родное, ноги сами понесли в ту сторону. Он
услышал предостерегающий крик. Цветок размахивала руками, указывала вверх.
Он похолодел: над головой в зелени просвечивают раздутые
лиловые гроздья, похожие на слипшуюся икру крупных рыб или жаб. На глазах
разбухали, в них пульсировало, он видел, как за тонкой оболочкой двигаются
маленькие темные тела.
– Уходи! – донесся крик.
Опомнившись, отпрыгнул, и почти сразу на то место, где он
стоял, посыпались мелкие черные черви. Твердая как камень земля расступалась,
словно жидкая глина. Через мгновение упавший первым зарылся полностью. Придон
едва не выблевал, представил, как его крепкие плечи пропустили бы эту мерзость
вот так же…
Цветок остановилась в десятке шагов впереди, махала рукой.
– Как ты бежишь, – прохрипел он. – Как ты
бежишь… В ее коричневых глазах мелькнуло изумление.
– Бегу?.. По Лесу иначе нельзя. Если медленно, то
обязательно что-то успеет прицепиться… Вон к тебе уже…
Она деловито поотрывала от него крупные желтые семена, что
уже сменили цвет под его кожу, начали буравить, запускать мелкие, пока еще
мелкие корешки. Он покорно терпел, хотя боли не было. От семян, что внедрялись,
даже приятно, а вот эта грубая женщина-полузверь совершает почти убийство…
Он всхрапнул, кровь пошла по телу, разгоняя сладкий яд, он
взглянул на девушку уже с благодарностью.
– Спасибо. Я бы не выжил без тебя и суток.
В ее глазах цвета древесной коры мелькнуло смущение.
– Еще неизвестно, доживем ли до рассвета сами. Пойдем,
здесь нельзя останавливаться.
Спина его отклеилась от ствола дерева с трудом. Не из-за
клея, ноги дрожали, легкие пошли пузырями и лопались, а весь мир он видел
сквозь завесу горько-соленого пота.
Но дорожка медленно вела вверх, вверх. Воздух из мокрого
стал просто влажным. Прекратился постоянный шум падающих капель. Стало так
непривычно тихо, что Придон жадно вертел головой во все стороны. Обострившийся
слух приносил звуки, которые раньше не слыхал.
Толстый слой мха истончился настолько, что голые подошвы
наконец-то ощутили твердое. Еще дальше проступила в разрывы настоящая земля:
красная, глинистая, без травы.
Цветок вскрикнула тонко и жалобно. Придон метнулся к ней,
руки сжались в кулаки. В глазах девушки блестели слезы. Губы дрожали, он едва
услышал ее лепет:
– Я не верила… Я шла с тобой, но не верила… Я говорила,
что еще есть люди, но не верила!
Дрожащий палец указал Придону на ближайшее дерево. На
грязно-серой коре белела затеска. Обычная затесь, которую оставляют охотники
походя, чтобы пометить хороший участок для себя или дать знать другим, где их
искать. Даже как будто значок вырублен в самой середке, но уже не разглядеть:
здешние деревья, что умеют вырастать из семечка за неделю во взрослое дерево,
умеют и раны заживлять неимоверно быстро.
– Кто-то прошел совсем недавно, – прошептал
Придон. – Здесь есть люди… Это не камнем стесали, не камнем! Цветок
смотрела непонимающе.
– А чем?
– Узнаешь, – пообещал он.
Затесь уже затянуло блестящей пеленой древесного клейкого
сока. Придон зачарованно смотрел, как со всех сторон медленно наползает кора,
толстая и грубая, а очищенный участок сокращается со всех сторон.
Он потянул за тонкую, но такую сильную женскую руку.
– Пойдем. Уже темнеет.
В этом мире Леса он не видел смены дня и ночи, только
полсуток здесь как в сумерках, а вторую половину хоть глаза выколи за
ненадобностью. Но воздух становится плотнее, в нем появились первые тяжелые
жуки, что охотятся, как он помнил, только в полной темноте.
Болото осталось далеко позади, деревья стали выше, ровнее.
Ветки поднялись так, что не приходилось становиться на четвереньки. Но теперь,
с поредевшим мхом, у самых корней деревьев обнажились лужи темной воды. От них
тянуло холодом, Придону представились такие глубины, что всего осыпало морозом.
Болото не исчезло, понял он, просто на время накрылось слоем
земли, достаточно толстым, чтобы держать деревья, даже дома, если такие
попадутся, но все равно этот мир принадлежит ему, болоту, большому и могучему
Болоту.
