Все родное останется здесь, ничего не взять, ибо не уберечь
в его полной волнений и лязга мечей и топоров жизни.
Сердце заныло, когда оглянулся на сестру. Всегда у артан вся
забота о сыновьях, потому что на их плечи потом ложится основная тяжесть.
Дочери остаются в тени. Но кто, как не малолетняя сестра, страдала и не спала
ночами, когда он уходил в удалые набеги? Кто первым бросался к нему с плачем,
когда он возвращался раненым?
Он резко повернул коня, подхватил Блестку на седло, она в
испуге прижалась к его широкой груди. Он бережно обнимал, прижимал к своему
твердому, как дерево, телу, такую маленькую, тонкую, с хрупкими, как у птички,
косточками. Сестра доверчиво затихла в безопасности на его груди, на груди
брата, которого совсем недавно берегла и защищала, хотя он и старше ее почти на
десять лет. А Придон, возвышаясь над нею на голову, в самом деле ощутил
странные защищенность и покой, словно и сейчас сестра могла спасти его от всех
бед и развеять все горести.
Его губы коснулись ее волос.
– Увы, я уже выпорхнул…
– Впервые уезжаешь так далеко, – прошептала она
ему в грудь, не поднимая головы. – Один! Без брата, без друзей.
– Не один, – ответил он так же шепотом, –
теперь я беру с собой самое дорогое, ценное, огромное!
Она спросила удивленно, сквозь печаль в глазах:
– Что же?
– Свою боль, – ответил он. – Отныне не
расстанусь с этой сладкой мукой в сердце ни на краю пропасти, ни в смертельном
бою, ни на пиру за чужим столом!..
– Придон…
Он поцеловал ее крепко-крепко и опустил на землю.
– Спроси, – повторил он, – когда тебе будет
хотя бы шестнадцать лет.
Глава 14
За городскими вратами он резко остановил коня. Олекса и Тур
тут же оказались с обеих сторон, глаза настороженные, цепкие, а ладони зависли
над рукоятями топоров.
Придон без труда стащил браслет, снял с головы железный
обруч. Черные как смоль волосы освобожденно рассыпались по плечам.
– Тур, – велел он, – отвезешь это обратно.
Тур не протянул руки, лицо воина было бесстрастным.
– Нет, – ответил он.
– Ты отказываешься меня слушаться?
– Приказ тцара выше, – ответил Тур. Придон видел,
как Олекса кивнул, соглашаясь, да и сам чувствовал, что брякнул не то.
– Но есть то, – сказал он, – что выше
приказов любого тцара. Интересы Артании! На мне слишком ценные вещи для нашего
народа, чтобы потерять для нашего народа. А если сложим головы? В Артании
тысячи и тысячи отважных сердец. Даже род моего отца не прервется, Скилл и
Ютлан – настоящие герои. Но этот браслет, этот обруч… таких больше на свете
нет!
Тур несколько мгновений смотрел ему в глаза. Лицо воина
мрачнело. Олекса посмотрел на обоих, отвернулся. Конь опустил голову и тяжело
всхрапнул.
Очень нехотя Тур принял чародейские вещи и сложил в вещевой
мешок. Спохватившись, Придон протянул ему боевой топор Скилла.
– Возьми! Я видел, как этот топор рассекает камень, как
будто тот из творога. И ни одной зазубрины! Даже не тупится. Этот топор должен
быть у Скилла, он всегда первым врубается в ряды врага.
Тур заколебался.
– А как же ты?
– Моя секира в походном мешке, – ответил
Придон. – На первом же привале надо будет вытесать рукоять. Олекса сказал
за их спинами:
– Я вытешу.
Тур вздохнул, даже Олекса принимает и одобряет поступок
Придона, взял топор и, не выпуская из рук, предупредил:
– Только далеко не заезжайте! Я все равно догоню.
Круто развернул коня, гикнул, свистнул, конь с места взял в
бешеный галоп. Губы Олексы, когда провожал взглядом всадника, тронула скупая
усмешка. На всем пути Тур будет стараться проскочить поближе к деревьям, чтобы
испытать неистовый восторг, когда целый ствол, срубленный, как легкая
тростинка, на скаку, соскальзывает с косого пня и втыкается в землю заостренным
концом!
Дорога тянулась серая, а покрытые пылью кусты по обе стороны
выглядели клочьями серого неопрятного тумана. Дважды перед конем перебегали
ящерицы, а совсем близко над головой пролетела большая черная птица, каких он
не видывал раньше. Все это что-то значило, предвещало, пророчило, но, как
говорят волхвы: судьба сильного ведет, слабого тащит, а героям так и вовсе дано
вести за собой судьбу. Бывает, что ведут не только свою судьбу, но и судьбы
целых народов.
Тур догнал нескоро, заорал издали:
– Привал!.. У меня конь притомился! Олекса
поинтересовался:
– Как приняли?
Тур сердито зыркнул в сторону Придона…
– Попался бы – убили!
Привал, коней пустили попастись, перекусили хлебом и сыром,
наслаждаясь свежим воздухом и простором, и снова в седла, снова рысь, галоп,
безумная скачка навстречу ветру.
Солнце изредка проглядывало в разрывы облаков, и тогда на
голые плечи обрушивался приятный жар, проникал вглубь, горячил кровь. Ветерок
изредка взметывал пыль. Приходилось всматриваться до рези в глазах, пытаясь
определить, скачет ли впереди кто-то на резвом коне или же просто балует ветер.
Далеко слева зелень выглядит слишком уж резко очерченной,
явно засеянное поле, но домика не видно, справа так же далеко темнеет гряда
невысоких гор.
Когда он проезжал здесь пять лет назад, видел только
небольшую рощу да крутую петлю, что делает речушка, а теперь здесь десятки
домов, добротное селение, вот-вот поставят стену и смогут называться городком.
Пару домов так вообще поставили в два этажа, еще с десяток –
в полтора. Люд чувствовал себя в безопасности, дома иногда совсем теряются на
пространстве, словно их строили волки-одиночки или очеловечившиеся медведи, но
кое-где все же сбивались, как овцы в стадо. На улице народ попадался именно
здесь: на завалинках, просто на спиленных стволах толстых деревьев. Все
провожали Придона и его спутников любопытными взглядами, дважды за ними
увязывалась ребятня.
Тур загорланил веселую песню. Придон прислушался, слова
знакомые, даже привычные, сейчас вдруг показались грубыми и какими-то… идущими
мимо.
– Не так надо, – шепнул он одними губами. –
Но как?..
Ветер сорвал с губ и унес, копыта стучали чаще, это он сам
безотчетно ускорял конский бег, встречный ветер охлаждал и не мог охладить
раскаленный лоб.
Но как, пронеслась злая мысль, как выговорить эти
клокочущие, как лава, слова, чтобы получился не дикий крик, а песня? Которая
тронет Ее сердце?
Справа и слева нарастал грохот. Олекса и Тур поравнялись, их
кони несут всадников легко, могучие богатырские кони – Горицвет лично проследил,
чтобы их кони не уступали Луговику. Придон покосился с неприязнью. С их
появлением сладостные грезы об Итании вспорхнули и унеслись, как испуганные
бабочки.
