Ветер свистел и ревел, набрасывался со всех сторон, однако
ему здесь показалось намного тише. Придон опустился на землю, несет жаром,
дыхание вырывалось с тяжелыми хрипами, закашлялся, выплюнул сгусток из вязкой
слюны и пыли, но в груди стало легче.
Подошел Тур, весь черный с головы до ног, только белки глаз
кажутся непривычно белыми. Лицо распухло, превращаясь в глыбу сырого мяса,
капельки крови свернулись, застыли черными комочками.
– Это уже не первые, – прохрипел он.
– Что? – спросил Придон.
– Не первый след… битв…
Дотащился Олекса, похожий на черную каменную глыбу. От него
пахло гарью и паленой шерстью. Густые волосы торчали во все стороны, в бровях
запутался пепел.
– Отдых? – спросил он и, не дожидаясь ответа, со
стоном сел, привалившись спиной к камню. – Да, тут битвы были еще те…
– Да, – жалко промямлил Придон. В лицо пахнуло
жаром, мужчина должен в первую очередь видеть битвы, мечтать о них, видеть их
следы, а он… – И здесь вот…
– И здесь, – согласился Тур. Голос был такой же
хриплый, как у Олексы. – Вообще, здесь гремели исполинские битвы. Люди так
не воюют!
– Могли и люди, – возразил Олекса. – Только
не с людьми, а с богами. Раньше, старые люди говорят, герои постоянно дрались с
богами.
– Вряд ли, – усомнился Тур. – Боги с богами –
поверю. Наши боги дрались с вторгнувшимися чужими?
Придон зябко передернул плечами, хотя воздух накален, как в
печи.
– А вдруг, – спросил он тревожно, – наши не
побили чужих, а только загнали их сюда? И не выпускают?..
– А мы приперлись сюда сами, – сказал Тур с
непонятным злорадством.
– Вот нам и настучат по голове, – сказал
Олекса. – Отдыхайте, отдыхайте!.. Может быть, это последний отдых здесь.
– Или вообще последний отдых, – поддержал Тур
оптимистично. – Так чего сидим? Придон поднялся.
– Ты прав. Мы должны дойти.
Черные глыбы с оплавленными краями плыли навстречу,
раскачиваясь, чтобы труднее их обогнуть, перебегали дорогу, старались попасть
под ноги. Иногда их было столько, что можно было принять за стадо черных
баранов с блестящими спинами. Но попадались и обломки скал с острыми сколами,
свежими изломами. Уже дважды переводили дух у самых высоких, укрываясь от
ветра. Придон обеспокоенно щупал свежие сколы, острые, как зазубренное лезвие
ножа. Несмотря на жар, по телу прокатывалась волна холодного страха. Скалы не
могли возникнуть здесь. Кто-то далеко отсюда в ярости выломал целую гору,
зашвырнул сюда, в черную пустыню. Может быть, метил в другого, такого же
огромного и могучего, а каменная гора, ударившись о каменную землю,
раздробились и разлетелась мелкими осколками.
Он стиснул зубы до ломоты в висках, только бы не
представлять себе такого великана, отпихнулся от «осколочка» и заставил себя
встать и двигаться дальше, к кроваво-красному горизонту, где взрывались целые
горы, а земля тряслась, как будто билась в припадке.
Ветер свистел, заглушал тяжелые шаги друзей и собственное
хриплое дыхание.
Валун впереди показался чересчур округлым, Придон всмотрелся
в узнаваемые очертания, вздрогнул. Исполинский череп наполовину занесло черным
песком. Ветер треплет истлевшие лохмотья. Ржавые доспехи рассыпались, обнажив
широкую грудную клетку. Высохшие костяшки пальцев все еще сжимают обломок
топорища. Череп надколот в трех местах, ребра с одной стороны перебиты. Голень
перерублена начисто, лучевая кость левого предплечья ссечена сильным ударом.
И все же чувствовалось, что воин еще долго рубил, повергал,
топтал, а когда его самого сбили на землю и рубили, еще хватал и давил, вот
сколько костей и черепов разбросано! То ли у них нет обычая хоронить своих
умерших, то ли уцелевших осталось столько, что не справились…
Исполинские плиты черного камня, вставшие дыбом, оставались
в красных пятнах, словно на них запеклась кровь.
Похоже, здесь принял участие в битве и маг: героя явно
швырнуло спиной или боком на эти камни, потому и выбиты все ребра, а потом на
него обрушились с топорами и копьями.
Те части доспехов, что уцелели, измяты, и их толщину
устрашенный Придон определил в два пальца. А если прикинуть рост и длину рук,
то рукоять топора должна быть с бревно.
– А вон настоящие развалины, – крикнул Олекса.
Груда тяжелых черных глыб, чудовищно оплавленных, с
потекшими краями, показалась Придону просто разрушенной скалой. Но Олекса уже
свернул, свет падал в спину, перед ним побежали две длинные черные тени. Нет,
одна черная, вторая – полупрозрачная.
Устрашенный Придон пошел следом едва ли не на цыпочках. Под
ногами хрустело, словно в трещинах застряли черепки.
– Не туда, – прокричал, перекрывая ветер,
Олекса. – Вон дверь!
Массивная дверь из неведомого металла, похожего на бронзу,
но не бронза. Какой была поверхность, что там изображено – не угадать: мириады
язвочек испещрили металл. Была бы дверь потоньше, ее уже съел бы этот свирепый
ветер, постоянно швыряющий мелкие горячие камешки, крупный песок.
Придон осторожно опустил пальцы на широкий выступ: когда-то
у двери была рукоять, что сперва сплавилась, как восковая свеча, а потом ее
исклевали мелкие камешки.
Под ногами угадывалась мраморная плита, сейчас тоже вся
выщербленная, исцарапанная неведомыми когтями. Там же тускло блестит серая
лужа, похожая на бронзовую наледь, сама мраморная плита треснула, почернела.
Грубый Тур ударил в дверь ногой. Та вздрогнула от
неслыханного оскорбления, рухнула со страшным грохотом. Открылась на диво
уцелевшая комнатка, даже не комнатка, а каморка. Пахло застарелой гарью. Под
противоположной стеной уцелел стол, но от кресла мелкие щепки, в стене над
столом зияют оплавленные дыры.
От их движений по всей комнате взлетали и кружились в
воздухе тончайшие лохмотья серого пепла. Слева в углу большое глубокое кресло,
покрытое вдобавок толстым роскошным ковром с затейливым рисунком. Придон
подошел ближе, кресло изломалось, схлопнулось вовнутрь и превратилось в пепел
раньше, чем ударилось о пол.
Олекса расчихался, серые хлопья закружились, как при сильном
ветре. Рассыпалось и то, что выглядело как ложе, а затейливые одеяла стали
цветной пылью. Странно, рассеянный свет не исчез, как не сгинул и старинный
шкаф, перед которым на камне сидел человек.
Придон обошел с величайшей осторожностью, но человек не
рассыпался. Мертв, мертв давно, кожа высохла и обтягивает кости черепа,
глазницы смотрят провалами, однако сухие жилистые руки крепко зажали в ладонях
лиловый камень размером с крупное яблоко. Пальцы почти без кожи, та прилипла к
костям и почти слилась с ними. Человек сидит ровно, смерть не застала врасплох.
Пустые глазницы смотрят на шкаф, где на полках вместо книг кувшины, чаши,
кубки, чары, чарки и чарочки.
