– Дураки, – прошептал он обессиленно. – Какие
же дураки!
Навес крыши выступает почти на длину стрелы. И выглядит
ветхим, как вся Куявия, вместе взятая. Наверняка удержит воробья, может быть –
некрупную ворону, но крепкоплечего артанина…
Он изошел потом и проклял все на свете, пока сумел
сдвинуться на расстояние вытянутой руки, там навес прогнил вовсе, зато по бревну
можно вскарабкаться на саму крышу.
Прошло еще с полчаса, пока сумел спуститься на землю, потом,
часто припадая к земле, начал пробираться в сторону дворцового сада. На той
стороне, как уже знал из разговоров, громадная усыпальница правителей Куявии.
Только правителей, жен и детей хоронят на другом кладбище.
Половинка луны светила с такой яркостью, словно на небе
полыхают три полных, а все звезды приблизились. Мир залит серебристым светом,
но тени стали еще злее и чернее. Он ненадолго припадал к земле и замирал в
каждой тени по дороге. Дорожка вела между деревьями в темноту, он нырял туда
почти с облегчением, искололся и поцарапался, зато никто не видит, наконец на
звездном небе начала вырисовываться темная громада из массивных черных плит.
Здесь лунный свет терял силу, блеск даже не отражался от черного камня. Глаза
вычленили из тьмы массивную металлическую дверь, выкованную из черной бронзы,
что втрое прочнее любых сортов железа. Так вот она какая, древняя усыпальница
куявских тцаров!
Из земли выдвинулись призрачные стражи, лунный свет проникал
сквозь их доспехи и длинные мечи, но лица настолько строгие и решительные, что
по спине пробежал предостерегающий холодок.
– Тихо, ребята, – прошептал он. – Я не
ломлюсь сам… Меня пригласили.
Стражи переглянулись, редкий куяв удостаивается чести войти
под эти своды, но, словно получив неслышный приказ, исчезли.
Он взялся за массивную ручку, пальцы ощутили покалывание.
Челюсти сжались, но трусить поздно, он с силой потянул на себя. Огромная,
тяжелая, как городские врата, дверь подалась медленно, нехотя.
Скользнув вовнутрь, он так же осторожно притворил за собой,
огляделся. Сплошная тьма, потом глаза чуть привыкли, впереди слабо блеснул
рассеянный свет. Ступеньки повели вниз, он сперва нащупывал вслепую, потом
глаза начали их различать, а вскоре увидел и сам светильник: широкий, медный, с
медленно горящим маслом. Запах от светильника шел мягкий, совсем не гадостный.
Придон всмотрелся в темноту дальше, хоть глаза выколи,
поколебался, но что храброму артанину какие-то куявы, да еще дохлые, решительно
выломал светильник из стены. Да, ступени все еще ведут вниз, в темноте хорошо
бы загремел голова-хвост, голова-хвост, но по освещенному идти можно без потери
достоинства…
Длинный, как рассказ волхвов о сотворении мира, спуск привел
еще к одной двери. Старинной, массивной, но хуже того – опечатанной знаками в
виде драконов, пастей драконов, пылающих мечей. По коже побежали мурашки. Может
быть, это и безобидные знаки, но откуда безобидные в таком зловещем месте, да и
вообще все тайное – происки злых колдунов, кои исчезнут из мира лишь тогда,
когда там проскачут артанские кони.
Он сделал шаг, обнаженной кожи коснулся холод. Теперь, когда
в нем иногда звучал голос неведомого бога, душа будто потеряла защитный доспех,
чувствовала малейшее прикосновение воздуха… и сейчас он понимал и даже видел,
что дверь защищена так, как не защищен сам дворец Тулея. – Но не от нас,
артан, – выдавил он сквозь зубы. Губы прошептали заклятие против злых
духов, хотя умом понимал, что в Куявии свои духи, им наплевать на артанских
колдунов, но руки уже протянулись к двери, а еще раньше, озлившись на себя,
пнул ногой.
Дверь исчезла, он оказался в большом темном зале. Правда,
вдоль стены слабо мерцают огоньки светильников, но освещают разве что самих
себя. Такие же медные чаши на вбитых в каменную стену штырях. А внизу,
освещенные этими желтыми мертвенными огоньками, стоят жертвенники, на иных все
еще темные пятна крови. Одни жертвенники – простые валуны, другие – гладко
отесанные камни с надписями на всех сторонах, над третьими потрудились мастера
– блистают золотом, серебром, у самого основания искусная рука высекла
колдовские знаки.
Он обошел все помещение, встревожился, наконец заметил еще
одну дверь. Черную, под цвет стены, без всяких украшений. Перед ней слой пыли
был толстым, как тцарское одеяло. Сердце Придона заколотилось, как у пойманного
зайца.
Сцепил зубы, нажал плечом. Дверь не подалась, нажал еще,
запоров не видно, и тут взгляд упал на небольшой металлический штырь в полу
рядом с дверью. Грубо дернул, ничего не изменилось, но, когда снова толкнул
дверь, она без скрипа приоткрылась.
Из щели пахнуло плесенью. Придон задержал дыхание, приоткрыл
еще, протиснулся вовнутрь и тут же с усилием придвинул створку на место. Но,
когда повернулся, его словно окунули в ледяную воду, ноги ослабели, и он не
решался убрать спину от двери из страха, что сползет на землю.
Помещение оказалось длинным, дальняя стена теряется в
темноте. Светильники горят только с одной стороны, так что другую стену не
увидеть, будто ее нет, словно там другой мир, жуткий мир смерти, а сами
светильники бросают свет на лица… мертвецов.
В Артании тцаров тоже хоронят в склепах, но там все умершие
упокоены в каменных гробах, а здесь…
Он присмотрелся, с шумом выдохнул. То, что он принял за лица,
на самом деле каменные изображения умерших. Чтобы издали видеть, что где лежит.
Но какое нечеловеческое умение так изобразить их куявские хари! Да не только
хари, вон фигура выступает из камня, оставаясь погруженной в него разве что на
треть…
Пальцам стало больно, он опустил взгляд, костяшки побелели
на рукояти топора. Заставил себя перевести дыхание, с трудом разжал пальцы, а
потом и вовсе убрал руку. Не зная, куда ее деть, зацепил большим пальцем за
пояс, огляделся, стараясь держать лицо надменным, а нижнюю челюсть вперед.
С трепещущим сердцем, он все-таки заставил себя стронуться с
места. Каменные ящики поплыли мимо, запорошенные толстым слоем пыли, в мертвой
паутине, с засохшими трупиками пауков. Разные по форме, размерам, то из
мрамора, то из черного гранита, то вовсе из неведомых пород, три гроба вовсе из
черной бронзы, что не поддается ржавчине, один гроб словно бы из дерева, но
Придон не знал такого дерева, чтобы не рассыпалось в этом влажном сыром
воздухе…
Чем дальше от двери уходил, тем меньше пыли на каменных
гробах, но, когда оглянулся, сердце остановилось в страхе. Вместо стены с
дверью такая же чернота, как и впереди, а в обе стороны уходят бесконечные
огоньки странных светильников, что горят, не сгорая, и масло в них никогда не
кончается.
Он стиснул зубы, есть там выход, есть, вот сейчас он
вернется и отыщет тут самую дверь, в которую вошел…
Сырой воздух колыхнулся. Ему показалось, что сами стены
сдвинулись, как при землетрясении. Затрепетали огоньки светильников. А затем
раздался голос, который Придон сперва не расслышал, настолько бестелесный,
похожий больше на дуновение ветра, на легкий посвист в трубе очага.
