Наступила зловещая тишина. Из-за спины Иргильды светильник
бросал искорки в глаза, оставляя лицо Иргильды в тени. Барвник бросил быстрый
взгляд по сторонам. Тцара нет, здесь все сторонники Иргильды. Он вздохнул,
плечи опустились, растянул губы в примирительной улыбке.
– Людей безрассудных, – ответил он почти
извиняющимся голосом, – больше, чем мудрецов.
– Это верно, – произнесла Иргильда холодно. –
Это верно.
– Но даже в мудреце, – добавил он, –
безрассудства больше, чем мудрости.
Иргильда милостиво улыбнулась, принимая победу, все
зашушукались, задвигались, заулыбались – умные, рассудительные, никогда-никогда
не допускавшие не то что безумств, но даже опрометчивых поступков. Даже
поступочков. Хорошие правильные люди. Куявы.
Барвник опустил взгляд. Ладно, это честь можно продать
только раз, а он все-таки куяв, продает умение, а его можно продавать и
продавать. И перестать стыдиться, что – куяв.
Придон протолкался между слуг и челяди, пока не уперся в
спины стражи. С той стороны дороги такие же парни в железе и с копьями в руках
сдерживают напор любопытствующих горожан. Проход для тцара оставили широкий,
семеро всадников проедут стремя в стремя. Придон видел веселые лица, для всех
проезд тцара и его свиты – праздник, злых взглядов не заметил, живут тут
сравнительно счастливо. Снова протрубили трубы. Впереди на конях показались
знатные беричи, очень гордые, наряженные как петухи, и не рассмотреть, если ли
мускулы или же в нужных местах подложены тряпки, кони тоже разукрашены, рябит в
глазах, стая мотыльков, а не тцар с самыми мудрыми и сильными.
Тулей восседал на коне грузно, милостиво улыбался в ответ на
ликующие крики, наклонял голову. Даже пару раз вяло вскинул руку. Под глазами
мешки, лицо обвисло. Как ни хорохорься, а ночевки в лесу даются не так легко,
как тридцать лет тому.
За тцаром снова человек сорок на конях, а затем… сердце
Придона застучало так, что испугался, как бы бедное не расшиблось о тесную
клетку ребер. Голубые легкие носилки несут четверо дюжих рабов, верх украшен
серебряными рыбками, занавески задернуты, тонкие полупрозрачные занавески,
из-за которых можно рассматривать мир, самому оставаясь не увиденным.
Носилки поравнялись с местом, где стоял Придон. Он задержал
дыхание, душа выпорхнула из тела и ринулась туда, вовнутрь… Занавески
колыхнулись, тонкие пальцы слегка отодвинули, Придон увидел половинку чистого
нежного лица, один глаз под удивленно вздернутой бровью.
Тут же занавеска опустилась. Носильщики едва не бежали,
предвкушая скорый пир. Толпа тоже колыхнулась и потекла вслед за красочной
процессией. Придон стоял, как вбитый в землю обломок скалы. В черепе радостный
рев, грохот, дивы бьют в барабаны и орут: она тебя заметила! Она посмотрела!
Она даже занавеску отодвинула, чтобы убедиться, что это он, тот самый, который…
Тот самый, повторил он про себя. Который. Да, тот самый и
который! Ты права, божественная Итания. Я – тот самый, который…
Черево появился довольный, лоснящийся, лысина блестела, как
яйцо огромной птицы. Щеки колыхались, словно студень из молодой телятины.
– Вот видишь, – сообщил он доверительно, –
быстро только раки зимуют!.. А мы все не спеша, полегоньку… Тцар отдохнет
малость, выслушает, кто кому за время его отсутствия на ногу наступил, а потом
и тебя примет!
Придон стиснул челюсти. Все понятно, тцар выдерживает, чтобы
не зазнавался, знал свое место. Вряд ли он о таком забыл: добыть меч самого
бога Хорса, отдать дочь в чужие руки! Хотя, может быть, в самом деле надо
сперва разобраться с мелочами, кто кого удавил в его отсутствие в спальне
тцара, а потом уже заниматься более интересным.
Черево наблюдал за прояснившимся лицом, сказал со значением:
– Тцар позволил показать тебе его сокровищницу.
– Да зачем это мне? – отмахнулся Придон.
– Не говори гоп, – ответил Черево
значительно, – коли рожа крива. Это знак величайшего доверия! Думаешь, всякому
покажут такое? Я сам только однажды был допущен! Да-да, мне было дозволено
лицезреть…
– Мне неинтересно, – сказал Придон.
– Да что с тобой? – сказал Черево. – Такое
выпадает раз в жизни!
Он провел Придона, им обоим кланялись, Череву – как знатному
беру, Придону – как опасному герою, через залы, все ниже и ниже, пока не
оказались в полутемных и зловещих подземельях. Но стены выложены хорошими
плитами, светильники – из толстой старой меди, под ногами между широкими
каменными плитами не просунуть лезвие ножа.
Двое стражей с факелами пошли впереди, зажигая по дороге
светильники. Каменные ступеньки вели вниз, потом еще и еще. Обычно внизу сыро и
мрачно, но здесь сухо, от факелов бодрящий красный свет, от трепещущих огоньков
в медных чашах – яркий оранжевый.
Наконец впереди показалась и начала приближаться широкая
дверь из темного металла. Головы драконов выступают как будто живые, только
чуть задремали, но рубиновые глаза приоткрыты, зубы предостерегающе оскалены.
Черево проделал что-то с дверью, нажимал, поглаживал,
Постукивал, шептал, та не отворилась, как ожидал Придон, а всей толстой
створкой въехала в каменную стенку. Черево шагнул, сделал Придону знак подойти,
дверь за их спинами так же бесшумно вылезла из стены и краем вдвинулась в узкую
щель на противоположной. Вошла так, что Придон с трудом мог отыскать зазор.
Вспыхнул свет. Яркий, солнечный. Придон прижмурился, они в
огромном зале, все как будто залито золотым огнем с неба.
– Магия… – проговорил он с трудом.
– Она самая, – подтвердил Черево, хохотнул. –
Но самое смешное…
– Что?
– Никто не знает, даже Барвник, откуда свет.
– Почему?
– Здесь собрано много разных вещей, сам смотри… Придон
повел глазами по огромному пространству зала. Дух перехватило при виде сундуков
с драгоценностями, огромных чаш, доверху заполненных золотыми монетами или
редкими камнями, доспехов, дивного оружия.
На широких столах, сделанных нарочито для показа сокровищ,
тускло блестят кубки из неведомого металла. Стен не видно из-за щитов, топоров,
мечей, копий, распятых кольчуг и доспехов, начиная от простых кожаных и кончая
цельноковаными латами. Простые, как понял Придон, либо принадлежали великим
героям, за то им такой почет, либо не простые, не простые… Как и вон тот вроде
бы обычный меч грубой ковки деревенского кузнеца, на лезвии следы молота, но
висит повыше тщательно отделанных мечей хорошей стали, с украшенными золотом и
драгоценными камешками рукоятями. Черево хмурился, недовольно сопел. Артанин
даже не повел глазом в сторону драгоценных одежд, что принадлежали великим
тцарам, не замечает короны, их изготавливали лучшие ювелиры, на эти короны идет
лучшее золото, туда вставляют самые драгоценные из камней, ибо корона – зримое
величие и богатство правителя, но артанин… эх, эти артане!… смотрит только на
оружие.
