Она неопределенно пожала плечами.
— Нет, пожалуй, не слышала.
— Жаль, очень жаль, — огорчилась Сонька. — Это чудная женщина. Настоящая волшебница. Ей под силу изменить судьбу кому угодно.
— А тебе?
— Мне, конечно, не так. Но я стараюсь. Клиенты, по крайней мере, не жалуются.
— А есть клиенты?! — изумилась Ксюша.
— Есть. — Сонька гордо приосанилась и прибавила со скромным достоинством. — Как видишь. — Она обвела выразительным взглядом комнату.
— Ты хочешь сказать, что купила и обставила эту квартиру на деньги от ворожбы? — Ксюша не верила своим ушам.
Как такое возможно? Она может торчать у себя в массажном кабинете с утра до ночи, и никогда не заработает даже на комнату в коммуналке. А тут какие-то потусторонние сеансы!
— Ксенечка, солнышко, магия — очень востребованный бизнес. Ко мне приходит столько людей. У всех свои проблемы. Кого-то муж бросил, ушел к любовнице. Кого-то сглазили. У кого-то сын пьет. И так далее.
— И ты всем помогаешь?
— Ну, не всем. Но большинству.
— Да как же ты это делаешь?!
— Есть разные способы. Нужно долго учиться, чтобы их знать и понимать. Заговоры всякие. Зелья. Молитвы. Еще много чего.
— Господи, вот бред! Не верю я тебе. — Ксюша скептически поджала губы.
— Не веришь, не верь, — спокойно проговорила Сонька. — Хочешь, покажу тебе кое-что?
— Покажи.
Телега встала из-за стола и вышла. Вскоре она вернулась, неся в руках кипу каких-то бумаг.
— Вот, глянь. — Она бухнула стопку перед Ксюшей на стол.
— Что это? — Та брезгливо взяла кончиками пальцев один из листов. На нем старославянским шрифтом выведены какие-то малопонятные стихи.
— Это заговор. От головной боли. А это от зубной. Это молитва от детского диатеза.
Ксюша один за другим проглядывала листы. От них шел приятный запах ладана и воска. Буквы были красивыми и ровными, с витиеватыми росчерками. Почему-то до них хотелось дотронуться. Она погладила пальцами гладкие, прохладные страницы.
— Знаешь, какая это древность? — тихо спросила Сонька.
— Догадываюсь.
— Вряд ли. Это начало прошлого века. Музейный экспонат.
— Ты у кого их взяла? — Ксюша кивнула на листы. — У Иоанны?
— У нее. У нее еще много чего есть. Она потомственная колдунья, уже в четвертом поколении. Ее прапрабабку сожгли на костре, как ведьму.
Ксюша задумчиво глядела на оставшуюся в чашке кофейную гущу.
— А ты уверена, что ваши действия не против Бога?
— Конечно, уверена. У нас патент. Все согласовано.
— Ладно. Ты меня убедила. — Ксюша еще раз перебрала листы один за другим, и на всякий случай прибавила. — Пожалуй.
Сонька неожиданно резко втянула носом воздух.
— Пицца горит! Ты что будешь пить, коньяк или бренди?
— Бренди.
— Момент. — Она унеслась на кухню.
Ксюша сидела тихо, задумавшись. Сонька вдруг стала вызывать у нее уважение. Подумать только, иметь такие способности! Возвращать мужей женам. А она, Ксюша, даже с головной болью не может справиться без таблетки анальгина. Надо будет попытаться запомнить хоть один заговор.
Она отыскала нужный лист, но читать по-старославянски не смогла. Все правильно, нужно учиться. Это вам не жир разгонять у Анны Глебовны.
Сонька принесла аккуратно нарезанную пиццу, пузатую бутылку и две серебряные стопки.
— За встречу, Ксенечка!
Они выпили. Бренди был крепкий и ароматный, видно, очень дорогой. Ксюша сразу почувствовала, как ей ударило в голову.
— Еще по одной. — Сонька резво наполнила стопки до краев. — Ты бери пиццу, она из «Перекрестка».
— Я беру, — согласилась Ксюша.
Она залпом осушила рюмку, и ей стало хорошо, как никогда. В ушах приятно звенело, хотелось беспричинно смеяться.
— Это было за тебя. — Сонька кивнула на опустевшую стопку и тут же плеснула в нее из бутылки. — А это за меня.
— За тебя, — охотно поддержала Ксюша.
«Что ж это я так надралась в мгновение ока?» — пронеслась где-то на задворках сознания последняя, трезвая мысль. Сонька уже наливала снова. Бутылка стремительно пустела.
— Ксе-енечка, — пьяно тянула Сонька. — Ты та-акая кра-асавица! А глазки-то у те-ебя грустные.
— Неправда. — Ксюша стукнула кулаком по столу. — У меня все хоккей!
— Хок-кей эт-то же игра, — произнесла Сонька недоуменно и громко икнула.
— Глуп-пая, — с трудом ворочая языком, проговорила Ксюша. — Так г-говорят. Н-не знаешь, р-разве?
— Не-ет. Т-ты ешь, а то п-пицца стынет.
— Где ты видишь пиццу? — Ксюша обвела глазами стол. — Мы давно уже ее съели.
— Пра-авда? — Сонька звонко расхохоталась. Потом, заплетаясь нога об ногу, сходила в кухню, притащила банку маринованных огурцов и новую бутылку.
— Все, все, хватит, — испугалась Ксюша. — И так у меня перебор.
— П-перестань. М-мы девять лет н-не виделис-сь.
Сонька вытащила штопором пробку.
Ксюше вдруг, безо всякого перехода, захотелось плакать. Слезы брызнули сами собой.
— Ласточка ты моя! — Сонька бросилась ей на шею, дыша в лицо перегаром и смачно хрустя огурцом. — В чем д-дело? Тебе у меня н-не нравится?
— Нравится. — Ксюша тщетно пыталась освободиться из ее объятий. — Просто… просто мне хреново-о.
— А говорила, все хоккей! — упрекнула Сонька. — Д-давай, выкладывай, какие проблемы.
Ксюша поставила на стол пустую стопку и прислонилась к Сонькиному плечу. Вот, кто ее поймет по-настоящему, а не этот кретин, Костя.
— Я… люблю… Николая, — пробормотала она с длительными запинками.
— А! Оч-чень хорош-шо, — обрадовалась Сонька. — А мож-жно од-дин вопрос?
Ксюша кивнула с готовностью.
— К-кто так-кой Николай?
— Классный парень. Лучше всех. Но я ему до лампочки. — Ксюша снова заревела.
— То есть, н-нет взаимности, — профессиональным тоном определила Сонька.
— Точно.
Телега потрясла головой, прогоняя хмель. При этом случилось, наконец, то, что должно было случиться — перо ее упало на пол. Сонька не обратила на это никакого внимания.
— Что ж ты плачешь, горе мое? — Она слегка тряхнула Ксюшу за плечи.
— Как же мне не пла-кать? — прорыдала та.
— Да все это выеденного яйца не стоит. — Сонька перестала запинаться и заговорила более или менее связно. — Слушай сюда. — Она наклонилась еще ближе к Ксюшиному уху и горячо зашептала. — Нужно пойти к матушке Иоанне. Она делает привороты. Любовные. Твой Николай будет бегать за тобой, как собачонка.
