— Как, уже? — удивилась Ксюша. Они пробыли в гостях не больше двух часов.
— Да, пора. У отца какие-то планы на вечер.
Ксюша закусила губу.
— Скажи честно, он не в восторге от меня?
— Не в этом дело. — Николай вздохнул. — Просто… — Он замялся, не желая говорить неприятные для нее вещи.
— Просто он уже видел тебя мужем Ольги, — закончила она за него.
— Ну… что-то в этом роде. Но ты не переживай, все образуется. — Он ласково привлек ее к себе и поцеловал. — Он привыкнет. Постепенно. А Наташе ты сразу понравилась.
— Она мне тоже. Она славная.
— Николай! — донеслось из гостиной. — Где вы там?
— Пошли. — Он решительно потянул Ксюшу за руку.
Они зашли в комнату. Ксюша огляделась. Ничего лишнего — диван, стол, шкаф, два кресла, маленький японский телевизор. Анатолий Ильич сидел на диване, закинув ногу на ногу. Его загорелое, гладкое, почти без морщин, лицо раскраснелось от азарта.
— Гляди, что делают, мать их так! — Он кивнул на экран. — Куда ты бьешь, мазила! Эх!
— Тихо, отец, Ксюша подумает, что ты буйный. — Николай улыбнулся.
— Почему буйный? Обыкновенный мужик. Как еще можно смотреть на это безобразие? Пасуй же, пасуй, кретин! Ну что ты будешь делать! — Анатолий Ильич сокрушенно махнул рукой и прибавил звук. Ксюша поморщилась от напористого голоса комментатора.
Она осторожно присела на край дивана. Футбол всегда оставлял ее равнодушной. Другое дело Ольга — та любила смотреть матчи, ее приучил к этому Игорь. Она прекрасно знала правила и болела, как заправский фанат.
Ксюша со скукой уставилась в экран. И как такое может нравиться? Потные, взмыленные мужики гоняют по полю мяч, лица у всех бешеные, того и гляди порвут друг дружку на куски. Она потихоньку зевнула. Анатолий Ильич продолжал отпускать замечания по ходу игры, иногда громко вскрикивая и хлопая в ладоши от досады.
«Еще пятнадцать минут, и можно будет уйти отсюда», — с нетерпением подумала Ксюша.
Как хорошо, что у нее есть своя, собственная квартира, где она полновластная хозяйка. Они с Николаем вернутся домой, и будут одни. Никто не посмеет им помешать, они смогут делать все, что захочется. А захочется, конечно, одного…
Ксюша сладко потянулась в предвкушении любовных удовольствий. Николай заметил это. Его взгляд, прежде внимательно следивший за игрой, стал рассеянным. Через пару минут он поднялся с кресла и решительно произнес:
— Все, пап, нам пора.
— Пора, так пора, — нисколько не огорчился Анатолий Ильич, по-прежнему не отрываясь от телевизора.
— Идем. — Николай обнял Ксюшу за талию и увлек за собой.
В коридоре они не выдержали, прильнули друг к другу и стали целоваться. У Ксюши уже все плыло перед глазами. Она запрокинула голову, обвила руками шею Николая. За ее спиной вдруг раздалось деликатное покашливание. Ксюша с трудом заставила себя очнуться и обернулась. У порога стояла Наташа, вид у нее был смущенный.
— Простите, что помешала. — Она неловко потеребила край фартука, который так и не сняла. — Я думала, вы уходите, вышла попрощаться.
— Мы уходим, — подтвердил Николай.
— Тогда пока. — Наташа приблизилась к Ксюше, легонько обняла и чмокнула в щеку. Потом, привстав на цыпочки, расцеловалась с Николаем. — Через неделю жду на примерку.
Ксюша кивнула. Они захлопнули за собой дверь, и, едва очутившись на площадке, вновь прилипли друг к дружке.
— Я так соскучилась, — прошептала Ксюша, блаженно опуская ресницы.
— Я тоже. — Николай стиснул ее крепче и улыбнулся. — Вот нелепость.
— Ты о чем? — не поняла она.
— О том, что мы все время были вместе, практически не разлучались, и надо же, как меня тянет к тебе.
— Разве это удивительно? Ведь я тебя люблю. Мы оба любим.
— Да. Да. Поехали домой, скорее.
Они взяли машину, хотя это стоило недешево. Сели на заднее сидение. Время остановилось. Водитель вежливо не оборачивался и молчал, но Ксюша уголком глаза видела его неестественно прямую, напряженную спину.
Дома буйство любви продолжилось. Это был апогей, апофеоз страсти — совершенное бесстыдство, упоение телесными желаниями, экстаз. Ночь застала их обессиленными, выжатыми до предела, в какой-то мере опустошенными.
— Мне кажется, сильнее любить невозможно, — шепнула Ксюша распухшими от поцелуев губами.
Николай ничего не ответил, но в глазах его было невиданное ей доселе выражение восторга и счастья. Она смежила усталые веки. Они оба не заметили, как задремали, хотя было лишь двенадцать. Во сне Ксюша продолжала обнимать Николая, он брал ее раз за разом, все более неистово, словно не утоляя сладострастие, а, наоборот, разжигая его.
22
На рассвете зазвонил телефон. Ксюша лежала с закрытыми глазами, не в силах шевельнуться. Кто это может быть в такую рань? Мама? Что-нибудь случилось дома? Она с невероятными усилиями заставила тело повиноваться. Сползла с кровати, босиком прошлепала к туалетному столику, взяла в руки аппарат.
— Да, слушаю. — Боже, ну и голос! Как после оргии!
— Ксенечка, это я, — проворковала трубка.
— Софа? — изумилась Ксюша. — Что так, ни свет, ни заря?
— Почему ни свет, ни заря? Уже половина восьмого.
— Половина восьмого! Ксюша тихонько застонала. Она собиралась спать минимум до десяти — на то и существует воскресенье.
— Я боялась тебя не застать, — пояснила Телега. — Сейчас многие за город уезжают с самого утра.
— Я вовсе не собиралась за город. — Ксюша с трудом подавила недовольство. Вот дурында, разбудила ее ни за что не про что, не дала досмотреть восхитительные сны. — Ты что-то хотела? — спросила она Соньку.
— Да. Помнишь, ты обещала мне выполнить небольшую просьбу?
— Помню.
— Так вот, пожалуй, пришло время. — В голосе Соньки за мягкостью слышалась решимость.
— Ради Бога, — проговорила Ксюша. — Говори, чего ты хочешь.
— Ксенечка, не по телефону. Нам нужно встретиться.
— Сегодня? — Ксюша не сумела скрыть разочарования. Ей ужасно не хотелось куда-то уходить от Николая. Она запросто могла бы провести весь день в его объятиях.
— Да, сегодня. Я жду тебя через три часа в ресторане «Му-Му» на «Бауманской». Это, кажется, недалеко от тебя. Согласна?
— Согласна, — со вздохом произнесла Ксюша. Несмотря на весь свой авантюризм и легкомысленный нрав, она была человеком слова. Тем более, ее нынешнее счастье целиком и полностью являлось заслугой Соньки.
— Ну и отлично, — обрадовалась Телега. — Ты не думай, ничего серьезного. Так, пустяк.
