— …Ксюш, открой глаза. Пожалуйста!
Открыть глаза? Но где они, глаза? И как их открывать? Она разучилась делать это.
— …Давай же, давай. Ты пугаешь меня! Ксения!
Она вдруг ощутила, как через могильный холод к ней пробивается теплый ветерок. Дыхание! Это было человеческое дыхание! И оно неожиданно пробудило боль.
Болело все. Дико болело. Но Ксюша почувствовала сумасшедшую радость. Сразу возникло тело — живое, бренное, осязаемое до кончиков пальцев. Дрогнули ресницы. Ослепил свет. Ксюша увидела склоненное над ней лицо. Знакомые глаза, цвета молочного шоколада, полные страха и тревожного ожидания.
— Ольга? — Она не сказала, а прошептала, еле слышно, точно комар пищал.
— Ксюша, милая! Ты очнулась! Слава Богу!
— Ч-что со мной?
— Не знаю! Я не знаю! — В голосе Ольги звенели слезы. — Я вошла, ты стояла со штангой. Ты меня не видела. Я окликнула тебя, но ты не обернулась. Тогда я решила подойти. И вдруг! — Она запнулась на мгновение, захлебнулась воздухом. — Ты так вздрогнула. И закричала. Господи, почему ты так кричала?
Ксюша слушала Ольгу через разрастающуюся боль. Значит… это… была… не пустота. Там, за дверью стояла Ольга. Всего лишь Ольга, а не посланник ада.
— А потом ты упала. Я хотела подхватить штангу, но не успела. — Ольга опустила глаза.
— Я… ранена? — хрипло шепнула Ксюша.
— Кажется, да. Штанга свалилась тебе на грудь. Я оттащила ее. Счастье, что она совсем легкая. Я вызвала «скорую». Они сейчас приедут. — Ольга погладила ее по голове.
— Как… почему… ты здесь?
— Я шла мимо. Случайно. Увидела — в окнах свет. Подумала — это может быть Коля. Он же любил вечерами заниматься. — Ольга вздохнула. — Я… знаешь, все еще его люблю. Хотела поговорить, чтобы он объяснил мне… — Она остановилась на полуслове, но Ксюше было не до лирических откровений.
Ее терзала и рвала на куски боль. Хотелось снова погрузиться в темноту, ослепнуть и оглохнуть. Однако ничего не получалось. Ксюша не выдержала и застонала.
— Потерпи, родная, уже не долго осталось, — ласково пообещала Ольга.
Сквозь боль Ксюша удивилась этой ласковости: неужели Ольга ни капельки не злится на нее за Николая? Было бы понятней, если бы она торжествовала, злорадствовала — вот, мол, получила по заслугам, дрянь! Но на лице у Ольги не выражалось ничего, кроме волнения и сочувствия.
За дверью зала послышались дробные шаги. Вбежала бригада «скорой». Молодой врач с мушкетерской бородкой наклонился над Ксюшей, осторожно ощупал ее грудь и покачал головой.
— Сильный ушиб и два сломанных ребра. Вам, девушка, еще крупно повезло. Зачем хвататься за штангу, если не умеете с ней обращаться? Да еще без присмотра тренера. Давайте сюда носилки, — приказал он санитарам.
Ксюшу спустили вниз, к машине. Последнее, что она увидела, было белое, как мел, лицо Геннадьича — тот пробовал заглянуть в кузов, но дверь захлопнули перед его носом. Ольга села рядом, не переставая гладить Ксюшу по голове.
— Скажите, доктор, это опасно? — Она с тревогой посмотрела на бородатого.
Тот недовольно поморщился.
— Безусловно, опасней, чем ОРЗ. Ваша подруга экстрималка?
— Нет. Она просто любила держать себя в форме.
— Ну, теперь ей придется надолго забыть о тренировках. Месяц в больнице — это минимум, что ее ждет. — Врач вскрыл ампулу и начал набирать в шприц прозрачную жидкость.
Ксюше в плечо вонзилась тонкая игла, и вслед за этим боль постепенно начала таять. «Скорая» неслась по улицам, проскакивая на светофоры…
В приемном ее осмотрел другой врач — благообразный, седенький старичок, по виду вылитый профессор, каким их изображали в старых, еще советских фильмах. Взгляд его сделался серьезным, он поцокал языком, потер ладонь о ладонь.
— В бокс ее. И срочно обзвонить родственников, пусть приезжают. Нужны круглосуточные дежурства.
— Я могу дежурить, — тут же вызвалась Ольга.
— Вы? — Седой поглядел на нее оценивающе. — А кто вы ей? Сестра?
— Подруга, — с трудом выдавила Ольга и покосилась на Ксюшу, но та спала после укола.
— Что ж, побудьте в палате, пока вас не подменят.
Ольга кивнула с готовностью и принялась надевать выданный нянечкой белый халат.
29
Ксюша видела удивительный сон. Под ней проплывали облака, пушистые и кудрявые, как овечья шерсть. Она шла по ним, проваливаясь по колено в густую, молочную зыбь, шла, сама не зная куда. Наконец, впереди показались ворота — огромные и блестящие. На воротах сидел пухлощекий, розовый младенец с крошечными крылышками за спиной.
«Ангел, — догадалась Ксюша. — Значит, я все-таки умерла и попала в рай». Ей стало невыразимо грустно и жаль себя. Ведь она такая молодая, и мама будет тосковать. А Николай… сначала он погорюет, а потом найдет себе другую.
При этой мысли глаза у Ксюши увлажнились. Она робко толкнула тяжелые ворота, и они беззвучно распахнулись. Прямо за ними начиналась идеально прямая, мощеная кирпичом, дорожка. Ксюша, не без дрожи, ступила на нее. Вокруг кружились яркие бабочки, щебетали птицы, по обеим сторонам дороги зеленела трава. Да, это точно был рай. Ксюша шла и недоумевала: отчего Бог простил ей ее грех и не послал в ад?
За можжевеловыми кустами мелькнул чей-то силуэт, и на дорожку выбралась худая, нескладная женщина. Она стояла спиной к Ксюше, и та не видела ее лица. Спина, однако, показалась ей смутно знакомой.
— Сонька? — заикаясь от изумления, спросила Ксюша.
Действительно, это была Сонька. Она медленно обернулась, и Ксюша увидела ее физиономию, искаженную злобой. Узкие глазки светились ненавистью, рот кривился в злорадной ухмылке. Все это совершенно не вязалось с общей красотой и гармонией — в раю не могло быть таких отвратительных лиц.
— Ну, здравствуй, подружка, — по-змеиному прошипела Сонька. — Получила, наконец, свое?
Ксюша смотрела на нее с непониманием и испугом.
— Молчишь. — Телега презрительно хмыкнула и сплюнула прямо на изумрудную мураву. — Недолго тебе осталось молчать. Ты ведь самая настоящая злодейка и тебя ждет гиена огненная. — Она отвратительно захохотала и пошла навстречу Ксюше.
— Неправда, — пролепетала та, невольно пятясь назад. — Меня ничего такого не ждет. Я уже в раю.
— И это ты называешь раем? — Сонька скорчилась от дьявольского смеха. — Нет, милая. Это не рай. И он тебе не светит. Пойдем-ка. — Она крепко ухватила Ксюшину руку. Та пыталась сопротивляться — но у Телеги нечеловеческие силы. — Ты попомнишь у меня полнолуние! — выкрикнула она ей в лицо. — Попомнишь две свечи! Предательница, богоотступница!
Ксюша почувствовала: еще мгновение, и свершится что-то страшное. Гораздо страшней всего, что происходило до сих пор. Ужасней пустоты за дверью. Она издала вопль раненного зверя и изо всех сил оттолкнув Телегу, бросилась назад, к воротам…
